– С какой иконой?
– «Апостол Иоанн Богослов в молчании», – мгновенно отрапортовал Артур.
Снова пауза. И – медленно:
– Мне нужно будет узнать, когда вылетает самолет на Лондон.
Эли замолотила по клавишам компьютера. Артур послушно повторял то, что ему шептала партнерша:
– Есть Бритиш Эйруэйз из аэропорта Бен-Гурион…
– То, что из Бен-Гуриона, я догадался, – съязвил голос в спикере.
– В два пятнадцать дня… – продолжал Артур.
– Беседер[59], – с легким вздохом произнес Айнтштайн. – Когда я в Лондоне?
– Через пять с половиной часов.
– Тов[60]. Меня встретят?
– Да. Я пошлю свою машину. Водитель будет держать табличку с вашим именем.
– Времени у нас почти нет. Не будем тратить его на разговоры. Мне еще надо добраться из Хайфы в Бен-Гурион.
– Так вы летите? – с трудом скрывая изумление, спросил Артур.
– Кен. – В спикере раздался щелчок. Айнштайн повесил трубку.
МакГрегор удивленно воззрился на Эли.
– Как ты догадалась?
– Подбросить ему икону?
– Да.
– Проблеск интуиции, виконт. Ловля рыбки в мутной воде. Но то, что рыбка клюнула, меня все-таки удивило. Честно говоря, я не слишком надеялась на успех. Ведь по логике: какое отношение Айнштайн может иметь к нашей иконе? А с другой стороны, эта наша икона всплывает в самых разных и неожиданных ситуациях.
– Не икона, а иконы. Их уже не одна и не две, – уточнил Артур. – Но Айнштайн даже не спросил, почему мы решили, что он…
– Плевать, – отрезала Эли. – Главное, что он прилетает. Остальное узнаем уже здесь.
Раздался негромкий повторяющийся гудок. Адольфо Николас бросил взгляд на небольшой селектор, сработанный под старинный телефон. Лампочка селектора назойливо мигала. Николас, расхаживавший по кабинету, подошел к столу и нажал кнопку аппарата. Селектор отозвался негромким почтительным голосом личного секретаря генерала Мигеля Сатиано:
– Ваше Преосвященство!
– Слушаю, Мигель.
– К вам гости.
– Гости? – недоуменно спросил генерал. Сам он никого не ожидал, да и к нему никто не напрашивался. – Какие гости?
– Высокие гости, Ваше Преосвященство. Префект Папского дома, архиепископ Гёнсвайн.
– Он уже выехал из Ватикана? – резко, резче, чем ему хотелось бы, спросил Николас.
Голос секретаря в селекторе стал еще более негромким и извиняющимся.
– Его Преосвященство архиепископ уже здесь.
Генерал иезуитов побледнел от ярости. Все правила этикета побоку. Без предварительного звонка, без договоренности – нет, сам «Bel Giorgio» – «красавчик Джорджио» – на это не решился бы. «Красавчиком» влюбленно называла моложавого, обаятельного и спортивного префекта паства. Так же называл его про себя и Николас, но с гораздо большей долей иронии, нежели восхищения.
– Здесь, то есть в приемной?
– Да, Ваше Преосвященство.
– Немедленно проводите архиепископа ко мне! – И с этими словами генерал иезуитов направился к дверям, чтобы встретить префекта на полпути. Тот уже входил в кабинет размашистым шагом, протягивая руки хозяину. Они церемонно обозначили «братский поцелуй», слегка соприкоснувшись щеками и произнеся обязательное «Хвала Иисусу Христу – Во веки веков – Аминь».
Николас указал Гёнсвайну на одно из глубоких кресел, стоявших у стены. Префект опустился на мягкое сиденье.
– Несказанно рад вас видеть, Ваше Преосвященство, – произнес генерал с отработанной годами наигранной искренностью, в которой далеко не каждый уловил бы фальшь. – Чем могу служить?
– Примите мои извинения, генерал, за то, что явился, не предупредив о своем приезде, но вы же понимаете… – Гёнсвайн многозначительно поднял ладонь к потолку.
Что ж, Николас не ошибся. «Красавчик» прибыл по поручению папы.
Садясь в кресло рядом с префектом, Николас сделал жест в сторону небольшого старинного столика, стоявшего перед ними.
– Быть может, глоток ликера, Ваше Преосвященство? – с мягкой улыбкой поинтересовался генерал. – Мне на днях привезли из Калабрии выдержанный редчайший «Чедро». Уверяю вас, в Риме такого не найти.
– Не сомневаюсь, генерал, нимало не сомневаюсь, но… – Гёнсвайн нервно потер руки. – Время. Времени нет совершенно. Ни у меня, ни у вас.
– И у меня тоже? – Николас изогнул бровь.
– Да, Ваше Преосвященство. Вы поняли, чье поручение я выполняю, приехав сюда вот так, с наскоку, без предупреждения… – Префект развел руками. – Иными словами, Его Святейшество ожидает вас в своей загородной резиденции. И как можно быстрее.
– А как здоровье Его Святейшества? – с видом самой искренной озабоченности спросил Николас.
Вежливая улыбка исчезла с лица префекта.
– А почему вы об этом спросили, генерал? У вас есть какие-то подозрения на этот счет?
– Храни Господь понтифика! Вопрос был вызван тем, что меня ожидают в «загородной резиденции», в Кастель-Гандольфо. Обычно папа выезжает туда на отдых в более теплое время.
– Я не располагаю информацией о том, чем вызвано изменение обычного графика, – пожал плечами Гёнсвайн.
«Как же, ты, и не располагаешь,» – раздраженно подумал Адольфо Николас. Но, напустив на себя серьезно-озабоченный вид, вслух произнес:
– Значит, мне нужно выезжать немедленно?
Префект кивнул.
– Следует ли мне захватить какие-либо документы, бумаги?
Гёнсвайн помотал головой:
– На сей счет папа никаких распоряжений не давал. – С этими словами он пружинистым движением встал на ноги и поклонился генералу, давая понять, что его миссия закончена. Встал и Николас, провожая гостя до дверей кабинета, где они снова церемонно обнялись и расстались.
Дождавшись, пока префект покинет приемную, Николас отрывисто скомандовал:
– Мигель, машину, срочно!
И подошел к огромному венецианскому зеркалу, оправляя лиловую шапочку и наперсный крест.
Генерал и не заметил, как они пронеслись два с половиной десятка километров, тем более, что, завидев лимузин с гербом Ватикана, почтительно уступали дорогу не только ехавшие впереди автомобили, но даже и безбашенные римские мотоциклисты. Ничего этого Николас, погруженный в свои мысли, не замечал. Сейчас он пытался понять, что стало причиной неожиданного вызова в Кастель-Гандольфо. То, что это было не просто приглашение на чашечку кофе, ясно было и дураку. Его, Адольфо Николаса, генерала ордена иезуитов, ждет серьезный выговор. А к выговорам Николас, глава могущественной, самой, пожалуй, могущественной организации в недрах католицизма, не привык.
Отвратительнее всего было то, что он не имел ни малейшего понятия, о чем пойдет речь. И надеялся лишь, что разговор с папой состоится с глазу на глаз. Генерал даже представить не мог, чтобы его унизили в чьем-то присутствии.
Лимузин заметно сбавил ход и сейчас двигался со скоростью пешехода вдоль виллы Барберини, прилегающей к Апостольскому дворцу. Машина остановилась на Пьяцца делла Либерта, прямо напротив парадного входа во дворец. Сидевший на переднем пассажирском сиденьи охранник выскочил наружу и распахнул заднюю дверцу, выпуская человека в архиепископском одеянии. Николас энергичным пружинистым шагом поднялся по мраморной лестнице, ведущей к дверям. Швейцарские гвардейцы, стоявшие по обе стороны дверей, отсалютовали генералу алебардами. Двери открылись изнутри, и Николас шагнул во дворец, бросив на ходу молодому послушнику, открывшему дверь:
– Его святейшество?
Юноша указал рукой наверх, давая понять, что папа на втором этаже, в кабинете для аудиенций.
– Один? – снова спросил Николас.
– Не могу знать, Ваше Преосвященство, – покраснев, ответил послушник.
Генерал небрежно махнул рукой и принялся подниматься по широкой лестнице.
Небольшой зальчик, где обычно находились те, кто ожидал аудиенции у папы, сейчас был почти пуст. В кресле у стены сидел только личный секретарь папы, монсиньор Альфред Ксереб, который при виде Николаса поднялся и, не утруждая себя церемониальными приветствиями, рукой указал на дверь, за которой находился кабинет понтифика.