– Фантастика, – проговорила Эли, обводя взглядом лазурные воды Мессинского пролива и скалы сицилийского побережья в нескольких милях от амфитеатра, на каменной скамье которого они с Артуром сидели, выкуривая одну сигарету за другой. – Говорила, и скажу снова: я хочу здесь жить.
– Да, дорогая моя, – МакГрегор вздохнул. – Но для того, чтобы жить здесь или где-либо еще, нам необходимо выжить.
Едва он успел произнести последнее слово, как Эли с силой схватила его за руку:
– Поклянись!
– В чем, дорогая моя?
– Поклянись, Арти, что ты не оставишь меня ни на минуту!
– Ты чего-то боишься?
– Я боюсь… за тебя… – едва слышно выговорила она. Артур озабоченно посмотрел на нее и увидел, что по щекам Эли струятся слезы. Он осторожно вытер их тыльной стороной ладони.
– Эли, девочка моя, что с тобой? Я чего-то не знаю?
Теперь Эли плакала как ребенок, часто и громко всхлипывая.
– Да, Арти, да. Прости меня. Ради Бога, прости. Но ты… очень… многого не знаешь…
– Так поделись же со мной. И я буду знать больше.
– Я не могу рассказать тебе всего. Пока не могу. Но…
МакГрегор положил ей руку на колено.
– Давай начнем с начала. Почему ты больше опасаешься за мою жизнь, чем за свою собственную? И как ты могла бы меня защитить?
Она вынула из пачки сигарету и закурила, не произнося ни слова. Выкурив ее до половины, Эли погасила сигарету, вздохнула и сказала:
– Начинать надо с профессора Лонгдейла.
– Лонгдейла? Ты хочешь сказать, что я о нем ничего не знаю? – приподняв брови, спросил Артур.
– Знаешь. Но то, что знаешь ты, – как и практически все остальные – было не более чем театром. Маскировкой, скрывавшей то, кем он был на самом деле.
– Он не был профессором?
– Номинально был. И действительно вел курс науки о символах. Ему нужен был социальный и научный статус. И профессорский титул был одной из множества масок. Хотя и не главной.
– И… что же было главной?
– Тебе хорошо известно, что он преподносил себя как воинствующего атеиста, борца за науку против религии – вместе с Доукинзом и прочими.
Молодая парочка, присевшая в нескольких метрах от Артура и Эли, при словах «религия» и «Доукинз» с любопытством посмотрела в их сторону.
– Давай пройдемся, Эли, – Артур подал ей руку. – Через пару часов нам уже можно будет обустраиваться в купе.
И в этот момент он застыл, как камень, как статуя Афины, напротив которой они находились. Его полузакрытые веки дергались с бешеной скоростью. Парень-итальянец, сказав что-то своей спутнице, бросился через несколько рядов ступеней к Артуру. Эли мгновенно встала между ним и МакГрегором, делая отрицательные жесты:
– No, no, tutto e buono! Всё окей, окей!
– No OK! – нахмуренно и озабоченно убеждал ее курчавый паренек. – Sono un medico! Non bene! Questo fit!
– Это не припадок, – раздался вдруг баритон Артура. – Sto bene. Grazie, signor!
– Вы был плохо, – не унимался юный медик, на сей раз на ломаном английском. – Я видеть. Я знать это.
– Что ж, посмотрите мне в глаза, пощупайте пульс, если это вас успокоит, – благодушно произнес МакГрегор. Но итальянец уже и сам видел, что приступ прошел.
– Окей? – спросил Артур.
– Окей! Tutto bene! – «Un medico» поднял большой палец вверх.
– Ну, дорогая, – МакГрегор, согнув руку в локте, предложил ее Эли, другой рукой помахав парочке, столь трогательно озаботившейся его состоянием:
– Arrivederci!
И, поднявшись на тротуар набережной, они неспешно двинулись по ней в сторону вокзала.
Однако Эли, сделав с десяток шагов, повисла на руке Артура.
– Арти, дорогой… Мы просидели добрых пару часов, но сейчас меня ноги просто не держат. Где бы нам пристроиться – только подальше от любых ушей?
Он указал рукой на темную деревянную дверь на углу ближайшего дома на виа Зербе. Вывеска без особых затей сообщала, что дверь эта – не что иное, как вход в Ristorante.
– Но есть не будем. Я сыта по горло, – заявила Эли.
– Как? – изумился Артур. – Даже Gelato?
– Один-ноль, – слабо улыбнулась Эли. – Не попробовать итальянского мороженого карается уголовным кодексом.
Они вошли в полутемное помещение и с радостью обнаружили, что все шесть столиков маленького ресторанчика были пусты. Подбежавшая официантка предложила им ближайший ко входу столик, но Артур указал рукой на тот, что располагался в углу. Она тут же разложила на угловом столике меню и винную карту, после чего принялась выставлять столовые приборы и бокалы.
– Синьора, – придержал ее за локоть МакГрегор. – У вас есть французский коньяк? Старый? Выдержанный?
– О, конечно, синьор. – Она открыла винную карту на странице крепких напитков и провела пальцем по трем названиям. Самый молодой из трех коньяков был пятнадцати лет выдержки. Артур ткнул пальцем в тот, чей возраст был обозначен в полвека.
– В эти бокалы, – сказал он. – По половине в каждый.
Это была отнюдь не коньячная доза, но сейчас им обоим нужно было больше, чем просто глоток-другой.
Покатав под языком восхитительный напиток, Артур проглотил его, удовлетворенно вздохнул и произнес:
– Поразмыслите пока над Gelato, мадемуазель.
– Ах, уже не виконтесса? – Эли явно приходила в себя после выпитого коньяка. Она даже улыбалась. – Думать над тем, каким мороженым мне хочется насладиться, нет необходимости. Шоколадное. И только шоколадное.
Официантка, стоявшая в проходе дверей, ведших на кухню, услышала последнее произнесенное Эли слово, и, вопросительно приподняв брови, показала Артуру два пальца: «Две порции шоколадного?» МакГрегор отрицательно мотнул головой, показав один палец. После чего тем же пальцем указал на оба бокала, давая понять, что в них стоит плеснуть еще чуть-чуть.
Вечер предыдущего дня
Карлик с плечами гиганта медленно и вдумчиво водил лезвием ножа Боуи по мелкозернистому точильному бруску, приладив брусок на колене. Темноволосый курчавый парень, одетый так же, как карлик – в серый испачканый пятнами масла комбинезон – опустив голову на стол, то ли дремал, то ли просто задумался о чем-то своем.
Нико, – вообще говоря, карликом он не был, но ростом явно не вышел, едва дотянув до четырех с половиной футов; впрочем, недостаток роста он с лихвой компенсировал фантастической шириной плеч и еще более фантастической силой – сделав еще пару движений, попробовал остроту лезвия большим пальцем. В тот же самый момент запищал лежавший на столе мобильник. Нико, опередив Эннио – так звали темноволосого – схватил аппарат и впился взглядом в дисплей, на котором высветилась небольшая фотография звонившего – могучего седобородого старца.
– Слушаю, Мастер, – подобравшись, четко произнес Нико.
– Ни-и-ико… – раздался в трубке раскатистый теплый баритон. – Мой самый надежный человек… Как вы там, в Лондоне? Все живы-здоровы?
– Все живы, если вы о наших, Мастер. Ситуация вокруг Ланселот Плейс как-то притихла, сошла на нет. Но мы посматриваем – и внимательно.
Эннио, поняв, что Нико разговаривает с шефом, встал и вытянулся, словно Мастер сам внезапно появился здесь, в тускло освещенном подвале. Курчавый Эннио был чуть ли не в два раза выше своего старшего товарища. Впрочем, для итальянца он был довольно высок: шесть футов с довеском. Рост, спортивное сложение, огромные глаза с длинными ресницами – всё это неизменно заставляло лондонских девиц провожать экзотического красавца томным взглядом. Так что на любовном фронте – несмотря на очень непрезентабельную одежду – у Эннио проблем не было. Проблема была лишь в том, что Нико крайне неодобрительно относился к романтическим победам итальянца.