— Знаем мы ваших парней. Больно кому нужны. Жениться на вас. Перед первым встречным ноги раздвигаете…
Это не старушки на завалинке перемывают косточки. Это наша участковая, женский врач, собирает анамнез. Орудует смотровыми инструментами, с инквизиторским лязгом бросает в железный поднос.
Мы толпимся в коридоре испуганным стадцем. Хлопаем плоскими казёнными тапками, как овцы в загоне — копытцами. Врача хорошо слышно через хлипкую фанерную дверь. Она старая дева, может, поэтому такая злая?
— Не доена корова мычит — не обана баба рычит, — шепчет самая бывалая из девчат. Мы прыскаем.
От сквозняка образуется зазор между дверью и косяком. Теперь не только слышно, но и видно происходящее в кабинете.
— А-а-а! — взвизгивает докторица и отскакивает. — Ужас! Где она триппер заработала? Что это из неё струёй хлещет, чуть халат не забрызгала?! Сколько лет работаю, а такой кошмар вижу впервые.
— Это мёд! — подружка чуть не плачет. — Я ставила на ночь тампоны с мёдом! У меня аднексит!
Врач посрамлена, но не сдаётся. Ворчит:
— Ишь, какие слова они нынче знают. Опытные пациентки пошли. Дают кому ни попадя — потом яичники воспаляются, трубы зарастают. Микрофлору всякую цепляют… Аднексит у неё! Огонь, воду и медные трубы прошли…
В карте она с удовольствием напишет на самом видном месте, на обороте корочки: «Не замужем. Ведёт активную половую жизнь. Точное количество партнёров не выяснено».
Как штамп, припечатывает на всю оставшуюся жизнь: чтобы и коллеги знали, с кем имеют дело.
Подруга, красная как варёный рак, в слехах, пулей выскакивает из кабинета, на ходу натягивая штанишки.
— Следующая!
Заметив, что дверь приоткрылась, медсестра-свидетельница позора, не торопясь встаёт, захлопывает белую дверь.
Всё это время она, сестра, откровенно скучала за столом. То посматривала в окошко, то на кончики своих туфель, то позёвывала в ладошку. Разглядывала то маникюр, то пациентку в кресле с торчащими распахнутыми ногами: будто там можно было увидеть что-то новенькое.
Если пациентка попадалась богато и модно одетая — завистливо и недоброжелательно косилась в сторону сумочки, одежды, нижнего белья.
Пока мы сидели на приёме, сестричка дважды выходила в коридор и делала променад по коридору, стуча каблучками. Унесла карту в регистратуру, принесла карту.
Навестила такую же скучающую подружку за стеной. Почирикали. Сходила в буфет, принесла оттуда в промасленном кульке нечто, пахнувшее тестом и варёной капустой, сунула в стол.
«Третья лишняя», — неприязненно думаю я. Я бы много чего о тревожных симптомах рассказала доктору, но… Только с глазу на глаз, без свидетельницы.
Болезнь, особенно на женском приёме — дело тонкое, интимное. Оно категорически исключает присутствия пары посторонних ушей и глаз.
В пять секунд сестричка чиркает рецепт, который ей продиктовала врач. Снова заскучала, зевает.
В соседних кабинетах протирают халатики такие же зеваки и бездельницы, смущают пациенток. Пациентки стесняются, зажимаются и уходят, унося в себе нераскрытые тайны болезней.
«Вот её бы зарплату за ничегонеделание — отдать врачу, — думаю я. — Может, тогда врач не орала бы как резаная, а тряслась над каждой пациенткой. Подобрела бы взором, оттаяла. Отвлеклась от бумаг, вскинула утомлённые, красные от писанины глаза. И увидела, наконец, меня».
И ещё думаю: «Эту бы армию сестриц в ослепительных отутюженных халатиках — да в процедурный кабинет».
Я там только что отсидела в очереди сорок минут. Там бьётся как рыба об лёд одна-единственная медсестра.
«Или они в вену попадать не умеют?».
А однажды наш врач заболела. Участок перебросили к другому врачу, в соседний кабинет. Пухленькая, сдобная, в изюминках родинок, улыбчивая женщина:
— Лапонька, ты чего испугалась, зажалась? Расслабься, не бойся, я потихонечку. Больно? Очень сухая слизистая, нужно попить гормональные. Вот тебе памятка: как при таких симптомах жить с мужем. Знаешь, сколько супружеских пар на этой почве распадаются?
Господи, куда я попала? Не иначе, в женский гинекологический рай, к белому ангелу?
Не хочу хулить свою участковую: она тоже была опытным, умным врачом. Но ох, как я и мои подружки по несчастью завидовали тем, кому посчастливилось проживать на соседнем участке. Быть там прописанными.
Я бы очень хотела перейти к ней, но была на веки вечные, пожизненно привязана, прикреплена адресом, пропиской, регистрацией к злющей, психованной старой деве. Такое было тогда (да и сейчас абсолютно сохранилось) крепостное медицинское право.