Залкин был прав: на Земле, едва начались нефтяные катаклизмы, партии и группировки самого радикального толка начали плодиться, как поганки после дождя.
— Я вышел на след ячейки, — произнес Савицкий тоном простым и обыденным.
И рассказал: во время профилактического выборочного осмотра индивидуальных камер хранения среди пятнадцати разрешенных килограммов личных вещей одного из анабиозников была обнаружена вещь запрещенная… Крохотная, практически невесомая, — тоненькая пластинка микрофлэши.
— Чего там только не было… И классические труды основоположников, и новейшие писания теоретиков неокоммунизма, и несколько работ, о которых я даже не слышал. Плюс масса прикладного материала: методы вербовки и противодействия силовым структурам, инструкции по созданию бомб из подручных материалов, методики анонимной агитации через корабельную локалку… И прочее, и прочее, и прочее. Не только мы взяли с собой всю сумму человеческих знаний.
— Почему я об этом не знал? — спросил Воронин.
— Вы разбудили владельца микрофлэши? — почти одновременно спросил Залкин.
Савицкий ответил в строгой последовательности:
— Для подобных случаев у меня имелась особая инструкция, и выполнена она точно и скрупулезно. Информирование кого-либо на борту «Ковчега», без исключений, инструкция прямо запрещала, — до тех пор, пока ячейка не проявит себя. Владельца микрофлэши мы, разумеется, разбудили и допросили. Только он оказался не владельцем… Кто-то воспользовался его сумкой для провоза контрабанды. Стали работать с кругом его знакомых, кое-что нащупали, но… В общем, не закончили. Гагарин замолчал раньше.
— Понятно… — задумчиво протянул Воронин. — Так что с «Андреем»?
— Будем опять-таки действовать строго по инструкции. По моей инструкции. Высаживаться и зачищать поселение. Приказ о подготовке корабля и расконсервации необходимой техники и снаряжения я уже отдал. Вот список людей, которых необходимо срочно разбудить, нужна ваша санкция, товарищ генерал-полковник.
Воронин взял из рук Савицкого тоненький, почти невесомый лист планшета, быстро прокручивал список. Некоторые фамилии оказались знакомыми…
— Подожди-ка, — сказал генерал. — Захарин… Ведь это историк, кажется? Реконструктор? Он-то тебе зачем при зачистке Гагарина?
— У этого историка имеется удостоверение полковника ФСР, — улыбнулся Савицкий. — Правда, в удостоверении значится другая фамилия, но фото именно его.
— Понятно…
Генерал прокрутил список до конца. Марсианин навис сзади, заглядывал через плечо. Воронин не возражал против такой бесцеремонности, чего уж теперь.
Однако… Три с лишним сотни фамилий. Куда столько? «Андрей Первозваный» примет на борт двести человек. Если хорошенько потесниться, учитывая, что рейс предстоит короткий — двести пятьдесят.
Савицкого прямо заданный вопрос не смутил.
— Здесь мне тоже нужны люди, — пояснил он. — Глупо думать, что они никого не оставили на «Ковчеге», что затеяли все лишь с опорой на Гагарин.
— А это что за список? Второй, коротенький?
— Это наши будущие «фермеры». Санкционируйте заодно и их, чтобы дважды не тревожить специалистов по анабиозу.
— Подожди, подожди… Стрижов… Это не тот, который…
— Тот самый, — ответил Залкин вместо Савицкого. — Остальные — того же поля ягоды.
Стрижов был арестован ФСР за несколько месяцев до Исхода — за злонамеренный слив в СМИ. Слитая информация грозила стать самой настоящей бомбой: оказывается, программа «Завтрашний день наших детей» во многом была надувательством. Далеко не все генные материалы, активно сдаваемые населением, отправлялись к звездам. Большая часть отправлялась прямиком в канализацию. Новое человечество предполагалось создавать, минимизировав риск всевозможных генетических отклонений. Инфобомбу кое-как обезвредили, утопив в «белом шуме», в преднамеренных ложных сливах, легко опровергаемых. А Стрижова и его подельников, значит, назначили на роль подопытных морских свинок.
— У нас лежат документы с их согласием на участие в рискованных экспериментах, — успокоил Залкин. — Все формальности соблюдены.
Генерал вздохнул и плотно прижал большой палец к нужному месту экрана, заверив список. Затем заверил второй.
Залкин проснулся и не понял, что его разбудило. Он завалился спать, проведя на ногах более сорока пяти часов. Не ложился, пока не разрешился кризис с Гагариным. Лишь когда поступил доклад от Савицкого: последние мятежники обезоружены, начались допросы, — марсианин позволил себе отправиться на боковую. Да и то отвел себе четыре часа сна, дел предстояло немало…