Выбрать главу

Все что от меня осталось — куски памяти. Я обречён смотреть. Я заперт. Но они не отзываются в душе никак. Как будто она ушла из тела.

Я хотел бы почувствовать, хотел бы любить. Но внутри лишь пустое пространство, небытие, мрак.

 

***

Бывают моменты, когда меня охватывает странное чувство. Это не страх, нет. Но особая форма отчаяния. Словно я теряю себя в акте изменения. В деятельном созерцании я становлюсь другим, вижу другие миры — умопостигаю их через внутреннее видение. Они идеальные, яркие, исполненные величия, неописуемой красоты, и сообщают о чем-то важном. Но все это проходит мимо. Будто я осознаю собственную никчемность, пребывая отдельно от лона божественного совершенства. Как одиночество в ощущении присутствия чего-то незримого, куда более настоящего чем ты сам. И легче доказать его существование, чем свое.

 

***

Сладкое страдание. Боль удовольствия. Рай без света — это ад.

Ты живёшь в сомнениях. Не питаешь иллюзий найти Истину. Но душа твоя, таинственная как мутная река, обвалакиваемая густым белым туманом, всегда распахнута для новых знаний. Отвага, воля и сила незаменимые союзники в твоём странствии. Но не стоит пренебрегать и смирением, которое порой важнее всякого другого качества, и в иной раз спасет тебя от неизбежной гибели.

Всегда помни, дорогой друг, всякий раз когда будешь вспоминать обо мне: в одиночестве бойся только самого себя.

 

***

— Кто же я такой? Выживший из ума шут, волеизъявивший покончить с этим деспотическим балаганом [бес]порядка и приступить к цели устранения его внутри и вне себя.

— Каким образом? 

— В первую очередь, через каверкание их знаков и символов, которыми они так дорожат и судорожно цепляются за них своими мокрыми от страха руками. Разбивание их крохотных догм и смешных напутственных слов, обращенных к тебе, словно в назидание идущему долгим путем. Куда? В самую гущу пустого ничтожного вымысла, где отсутствие являет само богатство их непомерно разросшегося эгоизма, которым они упиваются, как жадные волки кровью жертвы. Сейчас я буду разрушать их примитивно выстроенный мир-систему, о которой представление есть лишь в виде фреймов, идеологий, животных инстинктов, заложенных в них, и словах, ускользающих и грубых. Это будет вечная рекурсия: бить по смыслу бессмыслицей, из их выхолощенной формальной светской религии создавать новую и разрушать, дробить на фракталы, вычленяя из нее все несовершенства и доводя ее до состояния ничто, не имеющего ничего схожего с этим миром, как миром черного квадрата Малевича. Чтобы каждый понял, чему он служит.

— Но сможешь ли ты это сделать?

— Нет, не смогу. Я в это играю не от желания, но в сущности потому что подражаю абсурдности современного мира, ибо к иному пока приобщиться не сумел. Это мое священнодействие без маски.

 

***

У нас очень странный невероятно абсурдный мир, в котором с таким негативом запрещают священникам в школах вести нравственные беседы с детьми, но не возмущаются тому, как стремительно и дерзко детей порабощает современная массовая культура. Как она берет их под свое крыло и кормит своим дерьмом, образуя их по своему образу и подобию. Да, этими маленькими неокрепшими, только вступившими в наш мир, мальчишками и девчонками не занимаются их родители, не занимаются учителя, но больше того - им не дают возможности раскрыться самим, искать и двигаться в правильном направлении, вдобавок совращая и путая их, словно этот мир вознамерился своей кровожадной каннибальской целью изничтожить этих юных и доверчивых ребятишек. И это дико смешно, если бы не было так печально. Всякий раз думая об этом, вспоминаю легенду о плачущем Гераклите и смеющемся Демокрите. Как можно спокойно глядеть на всё это?

 

***

В современной музыке между исполнителем и его слушателями царят отношения садомазохистской любви. Всё чаще это становится особенно заметно в примитивной рэп музыке. Это лежит на поверхности: в самом поведении «певца», в строчках его песен, во всем его вульгарном псевдо творчестве сквозит эта идея превосходства, презрения и ненависти к влюбленной в него толпе, которая как будто негласно установила молчаливое согласие быть униженными, облеванными его непомерно выросшим эго. И эта совершенно нелепая ангажированная любовь и лебезение перед непримечательным пустым безвкусным субъектом, приобретшем славу не за талант и заслуги, а лишь за счёт неоправданно огромного числа поклонников, заставляет задуматься о мысли Ницше: оставьте народ и народы идти своей тёмной дорогой.