Британец и не думал вмешиваться в чужие дела, пока последний камень, брошенный Гордоном в лужу афганской политики, не стал угрожать забрызгать грязью двери иностранных дворцов. Уиллоби спускался на своем жеребце по извилистому Ущелью Минарета. Какой же Гордон предатель, размышлял он. В большинстве своем местные жители презирают белых, оставшихся жить среди них, но Гордона уважали даже враги, и, похоже, не только из-за его бойцовских качеств. Гордон, смутно припоминал Уиллоби, вырос на юго-западной границе Соединенных Штатов и еще до того, как подался на Восток, имел репутацию превосходного стрелка.
Проехав милю от входа в ущелье, Уиллоби обогнул скалистую стену и увидел маячивший перед ним Минарет — высокий, сужающийся кверху, похожий на шпиль утес, стоящий почти посреди каньона. Радом с ним никого не было. Уиллоби привязал коня в тени утеса, подошел к основанию Минарета, постоял, обмахиваясь шлемом, и задал себе праздный вопрос, сколько винтовок нацелены на него с невидимых позиций?
Внезапно перед ним вырос Гордон.
Это было потрясающее испытание даже для такого, привычного ко всему человека, как Уиллоби. Англичанин перестал обмахиваться и застыл, держа шлем на весу. Он не был предупрежден ни единым звуком, даже гравий под каблуком сапога молчал! Для Уиллоби, никогда не воевавшего с индейцами племени яки, было совершенно непонятно, как мог Гордон так тихо подкрасться!
— Вы, конечно, Уиллоби, — произнес американец с чуть заметным южным акцентом.
Уиллоби кивнул, не стесняясь разглядывая стоящего перед ним человека. Гордон был не массивным, а необыкновенно плотным, с квадратными плечами и крепкой грудью, выдававшими недюжинную силу. От Уиллоби не ускользнули черные рукоятки огромных пистолетов, что висели на бедрах Гордона, и рукоятка ножа за голенищем левого сапога. На грубом загорелом лице американца он тщетно пытался увидеть следы усталости и упадка духа. Однако черные глаза Гордона горели таким огнем, какого Уиллоби никогда не видел у представителей так называемых цивилизованных рас.
Нет, этого человека нельзя назвать выродком, участие в туземных потасовках ни в коей мере не сказалось на нем, при всем желании в нем невозможно было обнаружить ни малейших признаков отличия от цивилизованного человека. Скорее всего, это просто-напросто стремление примитивной натуры к своему естественному окружению. Уиллоби думал, что человек, которого он видит перед собой, выглядит, должно быть, в точности так, как выглядели неукротимые дикие англо-саксы каких-нибудь десять тысяч лет назад.
— Я Уиллоби, — сказал он. — Рад, что вы соизволили встретиться со мной. Может быть, сядем в тени?
— Нет. Нам не понадобится много времени. Мне передали, что вы в Газраэле и пытаетесь связаться со мной. Я послал вам с таджикским торговцем свой ответ. Вы его получили, иначе мы бы с вами не разговаривали. Скажите мне все, что хотите, а я вам отвечу.
Заготовленные дипломатические трюки здесь не пройдут, думал Уиллоби. Этот человек не был тупицей, всеми своими успехами обязанным одной лишь силе, не был он и лживым, корыстным, блефующим авантюристом от политики. Такого нельзя ни подкупить, ни испугать. Он был реальным, живым и опасным, как пантера, хотя лично за себя Уиллоби не боялся.
— Ладно, Гордон, — добродушно ответил он. — Мое слово будет коротким. Я здесь по требованию эмира и раджи. Я приехал в Форт Газраэль, чтобы попытаться увидеться с вами. Мне помог мой спутник Сулейман. В Газраэле меня встретил эскорт из оракзаев, чтобы провести в Хорук, но, получив ваше письмо, я понял, что ехать в Хорук бессмысленно. Оракзаи ждут у входа в ущелье, чтобы отвести меня обратно в Газраэль, когда моя миссия будет закончена. Я говорил с Афдал-ханом лишь раз, в Газраэле. Он готов заключить мир. Ведь именно по его просьбе эмир послал меня сюда, чтобы я положил конец вашей давней вражде.
— А вот это эмира не касается, — отрезал Гордон. — С каких это пор он вмешивается в отношения между племенами?
— В данном случае к нему обратились обе стороны, — ответил Уиллоби. — Вражда касается его лично. Излишне напоминать, что основной караванный путь из Персии проходит через его владения, а с тех пор, как разгорелась эта вражда, караваны избегают эту дорогу и идут через Туркестан. Теперь торговые пути, проходившие через Кабул и приносившие эмиру солидные доходы, закрыты.