Я подошла к распластавшейся лицом вниз женщине. Желудок судорожно сжался. Судя по одежде – длинному платью и жакету из шелковистой рами[6], богатому цветочному узору на подоле и рукавах, – она была из знатного рода.
– Переверни ее, – приказал инспектор Хан. – Надо взглянуть на рану.
Я перешагнула через труп, наклонилась и приподняла женщину за плечо. Именно поэтому в столичной полиции и держали служанок вроде меня: моими руками полицейские арестовывали преступниц и осматривали пострадавших женщин. Конечно, это во многом мешало расследованиям, но что делать: мужчинам было запрещено касаться женщин, не связанных с ними родством. Таков был закон – закон Конфуция.
Я перевернула труп. Зашелестела объемная юбка. К моему рукаву прилипли длинные мокрые волосы, и я чуть не отскочила от тела.
Только бы не закричать.
Я закрыла глаза. В груди гудела паника. Я работала в полиции всего несколько месяцев и ни разу в жизни еще не дотрагивалась до убитых. Глубоко вдохнув, я убрала с рукава влажные пряди и заставила себя снова опустить взгляд. На белом воротничке алела кровь. По бледному горлу женщины тянулся глубокий порез с рваными краями. Ее глаза застлала пелена, а на лице, там, где когда-то был нос, зияла окровавленная пещера – как у скелета.
– Ударили в шею, – констатировал инспектор Хан. Он указал на привязанное к юбке жертвы украшение, похожее на кисточку. – Норигэ[7] не украли, да и заколка все еще на месте. Это не ограбление. А что у нее там под левым плечом?
Я приподняла ее плечо. Под ним лежал маленький окровавленный нож с серебряной рукояткой…
Я посмотрела на норигэ жертвы. Приглядевшись, поняла, что на нем было серебряное пхэдо[8]. Мои руки двинулись сами по себе. Я взяла орудие убийства и вложила его в ножны, украшенные бирюзовыми камнями.
– Это был ее нож, – хмуро прошептал инспектор. – Отдай его клерку.
Я выполнила приказ, ошарашенная тем, что собственный декоративный ножик жертвы стал причиной ее смерти.
– А теперь найди ее хопэ.
– Нэ[9].
Я провела пальцами по одежде женщины, зарылась рукой в ее юбку и достала желтую табличку из тополя. По закону все в Чосоне были обязаны носить такие таблички. На деревяшке виднелись символы: скорее всего, имя владельца, место его рождения, статус и место жительства. Не могу сказать точно, для меня все эти значки были похожи на бессмысленные мазки кисти. Наверное, это ханча, классические китайские иероглифы, официальная письменность нашего королевства – что это еще могло быть? В хангыле, нашей родной письменности, было куда больше кружков и прямых линий.
Я положила табличку в протянутую руку инспектора и подняла голову, надеясь по его виду угадать, что он думает. Тем не менее мой взгляд остановился на подбородке мужчины: я помнила, что не следует так смотреть на тех, кто выше меня по статусу. Я до сих пор не знала, какого цвета глаза у инспектора Хана.
– Юная госпожа О, дочь члена правительства О. Всего девятнадцать лет.
Среди полицейских пронесся ропот.
– Бедняжка, так рано умерла, – проговорил кто-то. – Бьюсь об заклад, ее убил кто-то из врагов отца. Слишком многие не любят членов «южной партии»…
Пока они тихо делились догадками, я подняла труп и понесла его к деревянным носилкам, которые держали полицейские Кён и Го. Только мне, девчонке-тамо, было позволено дотрагиваться до трупа женщины.
От боли в груди я сжала челюсти. За последние несколько дней мы увидели невероятное количество трупов, но все это были слуги и простолюдины. Полицейские относились к их телам все равно что к мясным тушам. Однако теперь все изменилось. Их потрясло убийство девушки из знатной семьи.
Еще один рывок – и я почувствовала болезненно-сладкий аромат смерти. Казалось бы, запах для меня не новый: я ведь раньше охотилась с луком на кроликов и птиц. Помогала их освежевывать. Тем не менее сейчас он отдавал одновременно зверьем и плесенью. Напрягшись в последний раз, я положила женщину на носилки и тут же отступила подальше от источника ужасного запаха.
– Старший полицейский Сим, допросите вместе с Кёном караульного, – прогремел сквозь шум дождя голос инспектора Хана. – Все остальные – обойдите сначала гостиницы, потом дома. Должны же остаться какие-то свидетели… – Он прервался, затем произнес: – Ты.
Я поднялась на ноги. Колени были влажными от грязи.
– Я, господин?
Инспектор Хан кинул на меня еще один взгляд и взобрался на коня.
7