– Потом поговорим, Йем. – И тихо закрывает за мной дверь.
Я иду к себе в комнату, падаю на постель и открываю сообщения, которые отправила мне Тия во время собрания.
Что за хрень?!
Что он несет?!
Я сейчас выхвачу у него микрофон
Или просто ему врежу
Пусть захлопнет пасть
Да ну? Азиаты давят на детей?
Джош едва ходить научился, когда ты отправил его на футбол
Но проблема в азиатах
Ну конееечно
Почему миз Мэттьюс его не заткнет?
Почему она такая бесхребетная!
А мама Авы с какой стати вылезла?
Ава все время занимается с репетиторами
Математикой
И английским
Ходит в спортивные клубы
Состоит в студсовете
Но на детей давят азиаты
Яяяяясно
ЧТО ЗА @#&$*! он только что сказал
Этот придурок-расист ничего не знает про твою семью
Мэйдэй
Забудь об этом идиоте
Позаботься о родителях
Напиши мне, когда сможешь
Люблю тебя
Во мне вновь пробуждается пламя, которое я сдерживала изо всех сил. Его подпитывают слова, намертво врезавшиеся мне в память.
Настоящая проблема – это азиаты.
Они роботы, а не люди.
Они так сильно давят на своих детей.
Они…
Они…
Они…
Какой-то мальчик-азиат бросился под поезд, получив приглашение в Принстон.
Какой-то мальчик-азиат.
Его звали Дэнни.
Я хватаю тетрадь и начинаю лихорадочно строчить, но моя рука не поспевает за потоком мыслей. Я открываю ноутбук и выпускаю ярость через кончики пальцев. Они стремительно летают над клавиатурой. Этот человек не имеет права оскорблять мою семью. Не имеет права осквернять память Дэнни.
Я пишу, пишу и пишу, пока пламя не утихает, оставляя тлеющие угли. Перечитав написанное, я вношу несколько правок. Потом, не задумываясь, копирую написанное в новый имейл. Нахожу электронный адрес «Еженедельника Секвойя-Парк» и вставляю в строчку «Получатель». Но прежде чем я успеваю отправить письмо, дверь моей комнаты со скрипом открывается.
– Йем? Ты не спишь? – спрашивает папа.
Он сутулится. Его некогда смоляные волосы тронуты сединой; он будто в одночасье состарился на десятки лет. Он заходит в комнату, шаркая мягкими тапочками, которые прихватил в отеле во время нашей последней семейной поездки.
– Па, тебе самому пора ложиться, – говорю я.
– Я не мог уснуть.
– Я тоже.
– Йем, то, что сказал этот человек… Ты тоже думаешь, что… Все так думают?.. – Он не может выдавить из себя вопрос.
– Разумеется, не думаю. Никто в здравом уме так не думает. Помнишь, что ты мне сказал, па? Это не твоя вина. И не мамина.
Он чуть слышно отвечает:
– То же самое мне говорили про Джо.
– О чем ты? – Я не понимаю.
Папа вздыхает и садится на краешек кровати. Сжимает в руках желтое одеяло. Я дотрагиваюсь до его ладони, напоминая, что я по-прежнему здесь.
– Я не понимаю, – говорит он. – Ничего ведь не предвещало. По крайней мере я ничего не замечал. Это произошло так внезапно.
Он включает мой ночник, щурится и выключает снова.
– Я думаю… Может, у Дэнни была депрессия, Йем. Может, он скрывал это от нас и мы ничего не замечали. – Папин голос срывается. Он прижимает ладони к лицу. – А может, мы не хотели замечать. Вдруг… Вдруг этот человек был прав?
– Нет, па. Мистер Макинтайр ничего не понимает. Он во всем был не прав, и особенно не прав насчет нас. – Я говорю искренне, но папины слова пробуждают во мне воспоминания. О том, как Дэнни иногда целыми днями не выходил из комнаты. Как он порой отказывался от ужина. Как вставал позже обычного. Выражение его лица тем вечером, когда он рассказал мне про Принстон и Стэнфорд.
По отдельности все это кажется полной ерундой, но в совокупности… Разве я могла понять, что это значит?
Разве я могла этого не понять?
Я обнимаю папу. Мои руки кажутся мне слишком слабыми – им не под силу выдержать бремя призраков и воспоминаний. Я будто пытаюсь подхватить падающее солнце. Но лучше такая поддержка, чем ничего.
– Все эти люди на собрании были не правы. Каждый из них. Не думай о том, что они наговорили, па. Хорошо?
Он похлопывает меня по руке и улыбается.
– Какая ты стала сильная, мэймэй. Тайком ходишь в тренажерный зал?