Пробираясь сквозь битком набитый шатер, где под звуки джаз-квартета накрывали второй ужин, он искал глазами Карен, а сталкиваясь с друзьями, коротко бросал им: «Кажется, я где-то потерял свою жену», не желая показаться излишне озабоченным.
Когда какой-то незнакомец подкатил к нему и спросил, не имел ли он счастья и т. д., Том понял, что пора уходить. Он поднялся по ступеням украшенного гирляндами крыльца и прошел непосредственно в дом, решив напоследок пробежаться по опустевшим гостиным.
Карен как в воду канула.
Вероятно, она просто «устала» — в старые времена она употребляла это слово, когда сильно напивалась, — и вернулась в Эджуотер. Дело близилось к полуночи.
В худшем случае, рассуждал Том, поднимаясь по лестнице, она могла увидеть, как он разговаривал с Виктором Серафимом. Черт его дернул сюда притащиться. Совсем спятил мужик. Да еще в этом дурацком обезьяньем костюме. Он, видите ли, получил приглашение. А как он его поприветствовал — прямо как бывший однокашник… Господи Иисусе! Ладно хоть, он долго не задержался — сказал, что хотел, и был таков. Кроме Тамары, которой не терпелось услышать лишний комплимент ее чувству стиля в том, как она открыла простому люду двери в зачарованный мир Нонсача, никто о нем не упомянул. Если Карен и в самом деле была свидетельницей их встречи, то надо отыскать ее и все объяснить, пока она не сделала скоропалительных выводов, пока не перевернула все с ног на голову.
Это всего лишь вопрос урегулирования отношений, но отнюдь не конец света, убеждал он себя.
Именно Тамара поведала ему, как они с Карен, ее «новой лучшей подругой», некоторое время назад поднялись наверх припудрить носики, как немного поболтали на площадке, а потом непонятным образом разминулись. Вроде бы без всякой задней мысли, подумал Том, и все же… и все же он что-то заметил — какой-то проблеск жалости в глазах пожилой женщины, что его и взбесило.
Он подождал, пока хозяйка дома, отдышавшись, проследует дальше, и только потом поднялся на второй этаж, где находились спальни.
В одной из комнат для гостей ему показалось, что в воздухе витает едва уловимый аромат духов Карен; он остановился как вкопанный, словно почуяв, что она рядом, что след кончается там, но, проведя по губам тыльной стороной ладони, обнаружил, что, как это ни смешно, источником ее мускусного запаха были его собственные пальцы, все еще благоухавшие ее враньем после прогулки по пляжу.
Едва ли он мог ее осуждать — она просто спасала свою шкуру.
Выслушав ее «исповедь», Том задумался, не будет ли разумным и порядочным отпустить ее, отпустить их обоих. Хотя, конечно же, это не так-то легко. У него есть определенные обязательства. Никто не сможет дать им то, что давал он, никто не будет заботиться о них так, как он. Они зависят от него. А он — от них. Не это ли значит быть частью крепкой, надежной, любящей семьи?
Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался: ее Мистеру Мэну — как и всякому благодетелю — следовало бы сохранять анонимность.
Из ванной донесся шум льющейся воды. Там кто-то был. Восторженно захихикала женщина… И был не один. Том без лишних размышлений обошел кровать, стоявшую рядом с раздвижной дверью, которая — теперь ему это стало видно — была чуть-чуть приоткрыта. Он отодвинул створку еще на дюйм, и в комнату ворвались любовные стоны, смешанные с шипением душа, бранным шепотом, комичным пошлепыванием мокрых тел… наконец они раскочегарились до поросячьего визга.
Он мог бы рассмеяться, но его раздирало от ревнивой убежденности, что там его жена. Трахается как ошалелая.
Требовательные вскрики на пленке из мотеля, задорное позвякивание браслета на лодыжке были все еще свежи в памяти Тома. Он перешагнул через плиточный порожек и хотел было отдернуть шторку душа, но тут увидел на полу газово-синее платье и белые трусики, сброшенные впопыхах, но это были не ее вещи. Не Карен.
— Я страшно извиняюсь, — пробормотал Том, отступая.
Он немного постоял в коридоре, дрожа от волнения, понимая, что надо постараться взять себя в руки.
Проползло еще пять минут.
Хендрикс встал с кресла размять ноги — никто не сделал ни малейшей попытки ему помешать. Подойдя к окну, он обвел взглядом круглую гравийную площадку с дубом посередине и надворные постройки за ней; ночного сияния неба было в самый раз, чтобы охватить контуры предметов. Движение на Уитли-роуд почти замерло. Детектив пытался просчитать, сколько времени у него будет на овладение ситуацией, когда он услышит, что внедорожник свернул на подъездную аллею. Десять, пятнадцать, самое большее — двадцать секунд, прежде чем его партнеры увидят свет фар.
Он все еще делал ставку на то, что Хейнс не вернется.
Второе сообщение на автоответчике было от приятеля Хейнса, адвоката Херба Мелцнера; тот предупреждал, что ему придется проторчать в конторе еще пару часов. Ссылка на предыдущий разговор. В меру недовольным тоном Херб проговорил, что, возможно, ему удастся найти какого-нибудь алчного адвоката, который охотно возьмется вести его дело ради рекламы… Не иначе как в ответ на вопрос Хейнса относительно его шансов добиться через суд права на отцовство и опекунство — еще и без поддержки со стороны матери. «Никаких шансов, приятель. Проще в аду в снежки поиграть».
Он вспомнил разговор в номере мотеля, когда Карен запретила Джо даже заикаться о законных альтернативах их плану совместного побега. И вот этот «рожденный свыше» неудачник решил сражаться в одиночку. Впрочем, надо отдать ему должное за то, что он ни в какую не хочет отказываться от сына.
Херб Мелцнер предложил ему встретиться часов в семь в кафе «Хайетт» на Сорок второй улице и пропустить по рюмочке. Джо наверняка с ним встретился, выслушал плохие новости, а потом? Закатился к какой-нибудь бывшей зазнобе поплакаться или решил махнуть на все рукой — что скорее в его духе — и укатить куда глаза глядят?
За каким хреном ему снова тащить сюда свою пропащую задницу? Только вот Карен была чертовски уверена, что он дома.
Хендрикс отвернулся от окна и пошел к своему креслу у камина. Оно стало казаться ему таким уютным — верный знак того, что он устал. Устал сидеть, пытаясь придумать, как в нужный момент использовать то мизерное преимущество над его глухими партнерами, которое дает ему слух.
Он был мастер бороться со сном.
Он ждал.
Что-то заставило его вздрогнуть — какой-то сухой, скребущий звук там, в ночи. Вероятно, крысы, а может, енот — рыскают вокруг мусорных баков в сарае. Хендрикс никогда не любил животных, питающихся отбросами и падалью.
До этого он наблюдал, как Донат и Рой-Рой готовились к приему Джо Хейнса, собирая с помощью миниатюрного фонарика провод, кухонный нож, скотч, пластиковые мешки для мусора и декораторский пистолет для укладки уплотнителя, найденный ими в гараже. Все это они сложили в фирменный пакет из магазина «Джей-Си-Пеннис»[52] и оставили его под рукой на кухонной стойке.
Стар он уже для такого дерьма.
Вряд ли Виктор послал бы его с ними, если бы идея состояла в постоянном присмотре за Джо. Или послал бы? Просто прижми его чуток — так он сказал. Передай этому отсосу, что мне нужны мои деньги. Он был нужен им, чтобы было кому вести переговоры. И ни для чего другого.
Хендрикс почувствовал, что его начинает клонить в сон, веки отяжелели. Интересно, сдержал ли Виктор обещание передать Мэрион, что он будет поздно? Он пытался растирать себе виски, щипать губы — старые штучки, которым он научился, чтобы не терять бдительность во время длительных наблюдений. Потом представил, как жена сидит в постели перед телевизором, смотрит ночной фильм и ждет не дождется телефонного звонка.
Том стал звать Карен еще до того, как открыл дверь, замешкавшись с ключами под темной аркой глицинии: руки его плохо слушались.
В холле горел свет. Он увидел ее накидку, висевшую на шляпной стойке, поискал глазами связку ключей, которую она обычно бросала на латунный поднос на козлах тут же у входа. Но не в этот раз.