Металлический каркас, в котором крепится картридж с наполнителем, и насадка — вот и все, что нужно, чтобы зашпаклевать шов. Эдди знает Доу Корнинга, производителя этих инструментов. Их фирма находится в Мичигане, недалеко от того места, где он родился.
Унизительное тепло между ног Хендрикса сигнализирует, что он потерял контроль над мочевым пузырем. Неумение сдерживаться, скажете вы, но он и так слишком долго терпел.
Тянул до последнего и вот не успел принести Карен извинения за то, что он навлек на нее беду. Это я взял деньги из камеры хранения, я тот самый человек… Но у него еще есть записка с предложением разделить добычу с ребятами Виктора, она здесь, в правом кармане куртки. Если бы Карен нагнулась за спиной Доната, она смогла бы достать ее и передать ему. Это их единственная надежда.
Перехватив ее взгляд, Хендрикс пытается объяснить ей это, наклоняя голову набок, растопыривая пальцы связанных рук.
А она сидит и смотрит. Думает, наверное, что он борется за дыхание или тужится.
Надо было это предвидеть. Не нужно семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что живым он рано или поздно будет меньше полезен Виктору, нежели мертвым. Как-то раз, почти сразу после знакомства, Мэрион предложила ему погадать. Все, что он помнит, это что она постоянно заставляла его снимать карты. Снова и снова.
Интересно, знают ли Виктор и его астрономы о сизигии — редкой расстановке планет, которая, по утверждению метеорологов, вызывает разрушительные приливы вдоль всего Восточного побережья? А ведь Мэрион предупреждала, что в городе воцарится хаос, наступит период насилия и безумия.
Как будто ее предсказание что-то изменило!
Хендрикс думает о Мэрион, о том, как она останется без него и ей не с кем будет поделиться своими воспоминаниями, хотя он не сказал бы, что не боится за ее будущее.
Рой-Рой берет в «клещи» его голову, а напарник вставляет насадку пистолета ему в левую ноздрю — к счастью, в забитую — и начинает выдавливать наполнитель, который все не лезет и не лезет — должно быть, засох. Хендрикс видит, как напряглись сухожилия на костлявой руке Доната. Наконец что-то прорвалось: сухой сгусток пулей влетел в ноздрю, и замазка пошла. Ее так много, что она лезет наружу, стекая по серебристой ленте и шарами плюхаясь на мокрые колени детектива.
Он успевает сделать последний глубокий вдох, прежде чем Донат зашпаклевывает ему вторую ноздрю.
Том ставит бокал на столик в холле, рядом с ремингтоновским ковбойчиком. Наливает еще бренди. Должно быть, она обошла дом сзади (только так можно объяснить, почему шлепанец Неда валялся на террасе) — на всякий случай, чтобы не столкнуться с ним, когда он будет возвращаться от Дэвенпортов.
Карен все спланировала, все рассчитала. Сбежала с бала в назначенный час, как эта долбаная Золушка. Хейнс, разумеется, ее ждал, помог перенести мальчика в фургон, который она, по всей вероятности, оставила на береговой дороге, и, конечно, уехал с ними — как тать в нощи.
Если Серафим не достал этого сукина сына раньше.
Отхлебывая бренди, Том краешком глаза заметил что-то непривычное в статуэтке: рука ковбоя, объезжавшего дикую лошадь, была как-то странно изогнута. Он потрогал бронзовую конечность, и, к его изумлению, миниатюрная широкополая шляпа, которую наездник держал в правой руке, отвалилась и упала ему на ладонь. Том положил ее на основание статуэтки, но в следующую же секунду в сердцах смахнул испорченную вещицу на ковер.
Потом вышел на террасу, захватив с собой бокал и бутылку. Устроив на парапете мини-бар, он сел на стул, извлек из кармана пиджака портативный телефон и стал нажимать на светящиеся кнопки. Интересно, снял ли детектив прослушку с телефона в Овербеке? Если сразу повесить трубку, звонок нельзя будет отследить.
Или можно?
Он должен узнать. Это ничего не меняло, но ему надо было удостовериться, что он опоздал и уже ничего не предотвратить.
Сидя в темноте, он смотрел на первые ракеты, взмывавшие в небо из Нонсача, обрызгивая золотом низкие облака далеко над проливом Лонг-Айленд.
В трубке раздавались длинные гудки.
Глухари не пытались остановить Эдди Хендрикса, когда он сполз с дивана на колени, потом поднялся и, чуть не свалив телевизор с подставки, в бешеном остервенении заковылял на кухню.
Карен видела, как этот жирный коротышка зашел за стойку и повернулся спиной к плите, пытаясь дотянуться руками до краников. Она услышала, как вспыхнул газ. Увидела, как запрыгали язычки пламени. С мокрым шипением они из синих стали оранжевыми. Счет шел на секунды. За телом Хендрикса теперь ничего не было видно, но по тошнотворному запаху паленого мяса Карен поняла, что он держит связанные запястья над горелками. Потом он вдруг развернулся и — хотя до него уже, вероятно, дошло, что лента была огнеупорная, — сунул залепленный рот в кольцо голубого огня.
Она не слышала телефонного звонка.
Слышала лишь негромкий звук, закупоренный в глотке детектива, сдавленный крик, заглушавший все прочие звуки, крик, от которого ее бросило в дрожь, когда Хендрикс с горящими волосами и вылезающими из орбит глазами снова вышел на середину комнаты. Она видела, как Рой-Рой посторонился, уступая ему дорогу, посмеиваясь над его шутовскими ужимками. Натолкнувшись на стул, Эдди плюхнулся на пол.
Снова зазвонил телефон.
Карен мельком взглянула на Доната, по-прежнему тихо сидевшего рядом, прилипнув глазами к экрану.
С трудом поднявшись с дивана, она подбежала к Хендриксу и опустилась возле него на колени, словно желая утешить умирающего. Но она мало что могла сделать. Разве что попытаться подолом сбить пламя с его головы. С того, что осталось от затейливо зачесанных прядей, искристо тлеющих теперь вдоль естественной линии роста волос.
Поняв после третьего звонка, что нужно дотянуться до телефона, прежде чем заработает автоответчик, Карен подползла к камину, обогнув еще дергающееся тело Эдди, и спихнула трубку с рычагов.
— Помогите ради бога, — прорыдала она в микрофон; пятки детектива барабанили по полу в метре от ее уха, непроизвольно отбивая вечернюю зорю. — Тут убийство.
На том конце провода молчали.
— Его убили. Вы слушаете? Тут убийство.
Убитый вдруг сел, вытянувшись в струнку, как человек, проснувшийся от кошмарного сна, потом повалился на бок, протяжно и ужасающе громко испустив газ.
Карен промямлила адрес, умоляя звонившего вызвать полицию, уже зная, что над ней стоит Рой-Рой.
Когда по телу Хендрикса прошла последняя судорога и оно застыло в неподвижности, Рой-Рой мягко оттащил Карен от телефона и взял трубку.
Карен успела услышать сигнал отбоя.
Она сидела на полу, глядя исподлобья, как Донат и Рой-Рой переговариваются знаками при мертвенном сиянии телеэкрана; на стене мельтешили заикающиеся тени их пальцев.
Эти двое еще спорили — Карен нетрудно было догадаться, о чем, — когда Донат, направив пульт на телевизор, положил конец дискуссии. Больше никаких разговоров.
Очевидно, они приняли решение по ее поводу.
Карен в ужасе отпрянула, когда подошел Донат и, пихнув ногой тело детектива, присел рядом с ним на корточки. Она заметила, как в его руках блеснула маленькая бритвочка, и отвернулась, вспомнив о коллекции «фантов» в багажнике «линкольна». Но от звука укрыться она не могла.
Сделав дело, Донат удалился, глухо посвистывая.
Когда Карен повели в гараж, он же поддерживал ее под руку, помогая спуститься по лестнице. При первом же прикосновении его руки, липкой от крови Эдди Хендрикса, у нее подкосились ноги.
Но упасть ей не дали.
Рой-Рой снял с нее колье. Она не могла сказать наверняка ни кто из них повалил ее спиной на капот «вольво», ни чьи руки задрали ей подол. Смех, с которым они обнаружили, что на ней нет нижнего белья, казалось, доносился из другой комнаты.
Онемение, возникшее под ложечкой, медленно распространялось по всему телу. Ее дико затрясло.
В темноте светлел серый круг — единственное глухое окно, выходившее в задний дворик, где обычно играл Нед. Карен сконцентрировалась на нем, словно это была мандала,[56] обладающая силой оберега. Что бы ни случилось, она должна пройти через это ради своего сына.
56
Мандала — один из основных сакральных символов в буддизме; представляет собой круг с вписанным в него квадратом, в котором вписан внутренний круг в виде восьмилепесткового лотоса, символизирующий женское начало, детородное лоно, внутри которого часто помещается знак мужского начала.