Марти переехала, когда ее отец был переведен на другую должность.
Софи переехала, когда ее родители развелись (почему она не могла просто жить с отцом, я не знаю, она просила). Эллисон и я все еще здесь, ее удерживает то, что родители Эллисон все еще женаты.
Принимает все виды.
Майкл в этом году лучше. У него были тяжелые времена, потому что он всегда так тупит, когда кто-нибудь спрашивает его о чем-то, и он забывает, быть вежливым, пока кто-то не угрожает сломать ему нос. О, и Лепесток становится глухим, я клянусь.
Если бы ты был здесь. Я, должно быть, упала на кладбище; Мама волнуется, потому что думает что у меня сотрясение мозга. Я думаю.
Я видела самый ужасный сон до того, как проснулась, я и сейчас должна спать, но, честно говоря, если сделать выбор между тем что бы спать и видеть тот сон? Я никогда не лягу спать снова.
И у нас нет батареек.
Она прекратила печатать на мгновение. Лепесток храпел. Он растянулся через всю кровать в ту минуту, когда Эмма встала с нее, но он всегда так делал. Каждая ночь была сражением за пространство кровати, потому что теоретически Лепестку не позволяли спать в ее постели. Сначала он ложился в ногах на кровати. Затем он переворачивался и частично выпрямлялся. Через некоторое время Эмма закончила бы тем, что спала бы на боку на шести дюймах кровати, свисая с одной стороны матраса.
Она закатила глаза, вздрогнула и вернулась к клавиатуре.
Но я в порядке, и мама тоже в порядке. Она не говорит этого, но я думаю, она скучает по тебе.
Я напишу что-то более захватывающее позже – возможно о наркотиках, сексе и мелких уголовных преступлениях. Я не хочу, что бы ты заскучал.
– Эм Она нажала кнопку "отправить". Через несколько минут, она встала и пошла к кровати, чуть не споткнувшись о шнур настольной лампы, которая, вероятно, будет находиться на подножке ее кровати в течении следующих шести недель. В действительности ее мать не использовала ее, она делала большую часть своей работы на маленьком уголке кухонного стола.
Хотя она не лгала; она, в самом деле, не хотела спать.
Утром она чувствовала себя прекрасно. Она хорошо позавтракала.
Она прекрасно помыла и покормила свою собаку. Она отлично помыла стол и загрузила посуду в посудомоечную машину. Она даже отлично заметила, что посудомоечная машина все еще протекала и зеленый линолеум ниже нее, был в желтых и коричневых пятнах.
Мэрси Холл выглядела не так хорошо, но мать Эммы никогда не была жаворонком. Она смотрела на свою дочь с неопределенно подозрительным видом, но она не сказала ничего из ряда вон выходящего. Она наблюдала, как ее дочь поела, подвергла критике отсутствие у нее аппетита – но она всегда так делала – и спросила, так ли необходимо ей уходить с выставленным напоказ животом.
Поскольку было не холодно, и Эмма одела сверху пиджак, закатав рукава до локтя, Эмма проигнорировала это замечание, подведя его под категорию "устаревшее".
Но она сильно обняла мать, когда они обе встали из-за стола, прошептала короткие слова благодарности, чтобы снять негатив в настроении матери. Она положила ноутбук в школьный рюкзак, убедилась, что телефон был в кармане куртки, и посмотрела на часы.
В 8:10, в точно 8:10, зазвонил дверной звонок.
– Это Майкл, – сказала мама.
По Майклу можно сверять часы. В доме Холл говорили, если Майкл позвонил в двери и часы не показали 8:10, кто-то изменил их быстро и временно, потому что Майкл всегда смотрел на часы и начинал немного волноваться, если они показывали иное время, чем он ожидал.
Эмма открыла дверь, и Лепесток двинулся мимо нее, подталкивая руку Майкла. В руке Майкла, конечно же, была молочная косточка.
Неудивительно, что у них была самая жирная собака в мире. Он накормил Лепестка, и Лепесток сидел, пуская слюни и жуя, закрывая одну сторону дверной рамы.
– Будь тут, – сказала Эмма Майклу. – Лепесток, не слюнявь.
Майкл посмотрел на нее с особым выражением лица.
– Что? – спросила она его. – Что-то не так?
– Сегодня пятница?
– Нет, среда.
Он, казалось, расслабился, но все еще колебался. Сомневающийся Майкл – это не очень хорошо.
– Почему ты спрашиваешь?
– Твои веки, – ответил он быстро.
Она коснулась век.
– Что не так?
– Ты накрасилась?
Она начала говорить ему, что не использует тени для век, но остановила слова, прежде чем они выскочили. Майкл был странный – большей частью – но он почти никогда не был неправ.
– Дай мне секунду.
Она заскочила в дом и подошла к зеркалу в холле.
В утреннем свете ее отражение посмотрело на нее, она автоматически потянулась, чтобы поправить волосы. Но остановилась и обратила внимание на свои глаза. На веки. Майкл был прав – они были синие, синие, почти как синяки. Ее губы были... черными. Большим пальцем она попыталась стереть, что бы ни было намазано на ее глазах.