Закрываясь, дверь хлопнула с такой силой, что должна была выпасть, и, пока Эмма наблюдала за ее вибрацией, на ней появились глаза.
Появились оттененные темные глаза, сверкающие как опалы. Они были не – совсем – человеческие, хотя что-то в них говорило, что возможно когда-то были, округленные от усилия и, показалось Эмме, страха.
– Я убью тебя за это.
Она услышала голос и поняла, что уже второй раз слышит его.
Первый раз был в доме Эми, когда Эрик разговаривал с изображением в зеркале.
Она должна была испугаться. Позже, возможно. Прямо сейчас она чувствовала слишком сильное горе, и когда она открыла свои реальные глаза, она плакала. При всех. Она даже не нашла сил сказать всем, что она в порядке.
Эрик отвез ее домой. Она оставила его у дверей, когда появился Лепесток глупо и громко лая. У нее закончились молочные кости, да и кормление Лепестка было совсем не тем, что ей было сейчас необходимо.
Но нужно ей было или нет, она должна была накормить его, и она пошла на кухню и нашла банку собачьих консервов, открывалку и его миску.
– Эмма.
Она подняла глаза и увидела Брэндана Холла, стоящего в кухне в таком месте, где он никогда не мог стоять реально. Она оправилась только, чтобы отвернуться прочь. Что она и сделала, но когда она снова повернулась к своему отцу, ей словно снова было восемь. Ей нечего было ему сказать, а он ждал.
– Ты не ушел, – прошептала она, как только голос вернулся к ней.
Он покачал головой.
– Пока дверь закрыта, – сказал он ей голосом полным тревоги и какой-
то теплоты, смешанной с гордостью, – я остаюсь.
– Почему? – Она должна была спросить, потому что уже так близко подошла к тому, чтобы не остановиться, и, в конце концов, осталась жива.
– Росток, – сказал он тихо, и Лепесток поднял голову и гавкнул. Это было не "чужие-люди-возле-входа" гавканье, которым он обычно оповещал, а робкое и нерешительное.
Брэндан Холл наклонился и погладил собаку по голове. Его рука прошла через шерсть, и он нахмурился.
– Потому что, – сказал он дочери, совершенно не глядя на нее, – ты здесь.
Она кивнула, а затем, почти не видя, потянулась к нему и он обнял ее.
Его руки были холодными, но она не возражала.
Ее мать была в гостиной.
Эмма обнаружила это, когда наконец позволила своему отцу уйти в свой мир, где он пребывал, когда не был рядом с ней, а она как деревянная попыталась подняться по лестнице. Ей было необходимо удалить из ладоней с десяток осколков, и привести себя в порядок.
Наверное, ей нужно было спалить или утилизировать одежду, которая была на ней, потому что она выглядела так, будто кто-то уже пытался это сделать, но не сильно старался.
Но когда ее мать окликнула ее, она замерла, держась одной рукой за перила. Лепесток, который воспринимал любое произнесенное слово, как обещание еды, вышел из кухни и попытался свернуть свое большое тело вокруг ее ног. Она поморщилась, посмотрела вниз на свою одежду и повернулась.
– Мам?
Ее мать поднялась. Она была бледна, весь ее вид говорил "у меня-
сильная-головная-боль". Эмма запоздало осознала, что она сидит на том же самом месте, где обычно сидела Эмма, думая о Натане. Или, если более точно, об его отсутствии.
Вид головной боли исчез, потому что Мэрси Холл подошла к дочери.
– Эмма!
Эмма начала было говорить матери, что с ней все в порядке – потому что после всего происшедшего это было частично верно – но остановилась.
– Было немного огня, – сказала она вместо этого.
Брови ее матери поднялись почти на лоб.
Она посмотрела в зеркало на стене. С этого места она видела только четверть тела.
– Все не настолько плохо, как это смотрится, – быстро добавила она. – Но я хотела бы привести себя в порядок.
– Что случилось?
– Там был огонь, – повторила она. – Мы... Мы пытались помочь.
– Кто – "мы"?
– Элли, Майкл, я, Эрик и его кузен Чейз.
– Кто пострадал?
Что ответить на это?
– Нет. Никто не пострадал. – Ложь. Она должна была почувствовать вину, но не почувствовала. – Позволь мне переодеться, – добавила она. – И помыться. И может ты поможешь мне вытащить осколки из ладони, прежде...
– Они заражены?
– Что-то вроде того.
Мэрси Холл скрестила руки на груди и поджала губы. Но вздохнув один раз, она кивнула.
– Клянусь, – мягко сказала она. – Было гораздо легче, когда тебе было два года. Тогда я не спускала с тебя глаз не на минуту. Сейчас? Я никогда не знаю, что с тобой может произойти.