— Ты не права: они все сильные, как монстры.
С уголка губ мальчишки вытекла струйка крови. Круглова вытерла ее ладонью и зашептала:
— Тихо — тихо, Ванечка.
— Тихо, Ванька, не нагоняй страху! — рявкнула Верка. — Дело как раз именно в нем. Они все нам кажутся сильными, потому что ведут себя очень агрессивно. За их агрессией мы не видим их истинной силы. Нас душит страх, и из-за него мы становимся слепыми и все воспринимаем преувеличенно.
— Да, даже дурак видит, что они звери, — ответила на это Круглова, — и растерзают всех, кто станет у них на пути.
— А может быть их агрессия — это всего лишь психологическое оружие, которым они прикрывают свой страх. Приведу пример: человек слабее быка, но своей агрессией он так запугивает быка, что у того даже не остается сомнения в том, что он слабее человека.
Круглова уставилась на лицо Ваньки: у него закрылись глаза, и со рта его полилась густая кровь. Елена Степановна рукой вытерла кровь с его губ и подбородка и зло взглянула на Веру.
— Все это муть, что ты хочешь от нас?
Вера вскочила и посмотрела на всех сверху вниз.
— Я предлагаю устроить шоу перед смертью. Бабы против мужиков. Поверьте мне: я вижу, что их Тротилу ой как хочется яркого зрелища… и свежей крови прямо на своих руках…
— Ну ты, мать, даешь! — воскликнула Жанка. — Совсем сдурела перед смертью? Чё, потешить этих уродов захотелось?
— А у кого-то из вас есть другие предложения?
— Я в детстве любила подраться, — прошептала Круглова, — но как-то потом с этим завязала.
Жанна кисло улыбнулась.
— Ладно, я согласна, — произнесла она. — Только вот, надеюсь, что Тротила вы не мне заготовили.
— Я так думаю, что если из этой безумной идеи что-то и выйдет, — заметила Елена Степановна, — то не нам придется выбирать, кто и с кем будет драться.
Николаев надел защитный костюм и вышел из ординаторской. В коридоре ожогового отделения были отчетливо слышны стоны людей. Грустное и очень серьезное лицо Павла Петровича вдруг стало еще и взволнованным. Он ускорил шаг и закричал:
— Анфиса? Что с тобой?
По коридору летали черные мухи. Возле шестнадцатой палаты на полу, склонив голову, сидела Анфиса с большим вздутым животом. Николаев подошел к ней и поднял ее голову за подбородок. Правого глаза на лице Анфисы не было, на его месте располагалось черное гнойное месиво. Из левого текли крупные слезы.
— Какой толк в том, что я не отчаивалась? — прохрипела дежурная медсестра ожогового отделения. — Смерть все равно пришла за мной.
— Почему ты здесь сидишь? — спросил Павел Петрович.
Анфиса шмыгнула носом.
— Я шла сказать вам, что люди находятся в больших сомнениях насчет вас. Они поговаривают, что вы не тот, кому стоит верить; что вы при первой же угрозе сдались и сдадитесь вновь…
Глаза Николаева налились кровью, лицо его перекосилось от злобы.
— Но как они могут так рассуждать, — закричал он, — если они не видели, как все происходило в реальности?
— Я повторяю: они в сомнениях! — истерично завизжала Анфиса так, как только она умела. — Они не знают, стоит ли надеяться на вас… Поэтому просто словами вы их не убедите…
Николаев провел рукой по голове Анфисы.
— Спасибо, Анфиса, твоя информация представляет большую ценность для меня.
Анфиса вскрикнула и схватилась двумя руками за живот.
— Я рада, что успела сделать перед смертью хоть что-то ценное для вас и, может быть, даже для общего дела.
Вся одежда на животе Анфисы окрасилась в темно красный цвет. И из живота Анфисы, сквозь кожу и одежду, вырвалась голова «зместрелы». «Зместрела» на вид была какая-то необычная: вся черная и в слизи. Она противно запищала.
Николаев уставился на Анфису с дикой душевной болью и состраданием на лице. Он стиснул зубы и сжал пальцы рук в кулаки. Изо рта дежурной медсестры вытекла кровь, она мучительно застонала, резко вздрогнула, замерла и медленно, будто нехотя, закрыла глаза.
Павел Петрович ударил кулаком в стену.
— Что же я один могу сделать, — закричал он, — если мне нельзя подниматься выше четвертого этажа? Это же безумие, если я пойду сражаться один на один с тем, кто сильнее меня в тысячу раз.
Николаев уперся лбом в стену и завыл из-за своего бессилия.
У самого выхода из кухни Игоревич сотрясал руками воздух перед спокойным Николаичем.
— Что? Что будем делать? Он же сейчас вернется.
Николаич посмотрел невозмутимым взглядом на Игоревича.
— Что, что?! — передразнил он. — Чай ставь! Будем чай пить.