Начальник мастерских налил чай из заварника в кружку Игоревича.
— Чай у нас вкусный и ароматный, — сказал он и стал наполнять кружку Хмельницкого. — Попробуйте, вам понравится.
Заскрипели входные двери, и на пороге появился Жабраков.
— Простите меня, — произнес он. — Я прилег на полчаса и конкретно отрубился.
— Валик, присоединяйся к нам, — позвал его Игоревич, — чайку попьем.
Николаич тем временем достал из навесного шкафчика пустую кружку и поставил ее на стол.
— Вы, Иван Сергеевич, нас простите, — начал оправдываться Николаич. — Мы совсем сдурели.
— Просто мысли про вас в голову дурные полезли, — добавил от себя Игоревич. — Вот мы и начудили.
Хмельницкий взял в руки кружку с чаем и подул в нее.
— Успокойтесь! — сказал он. — Не надо мне никаких ваших извинений. Я прекрасно понимаю, что произошло и почему вы так поступили.
Жабраков сел на свободный стул и с любопытством посмотрел на Хмельницкого, Николаича и Игоревича.
— Я, наверное, что-то пропустил? — спросил он.
Николаич кивнул и налил Жабракову в кружку чай.
— Да, чай действительно вкусный, — похвалил Хмельницкий после того, как сделал два глотка.
Игоревич протянул свою пустую кружку Николаичу.
— А то! — сказал он. — Николаич, плескани еще.
Николаич вылил остатки чая из заварника в протянутую кружку.
— О! — воскликнул Игоревич. — А тебе что, совсем ничего не осталось?
Николаич поставил на стол пустой заварник и достал из-за пазухи баночку с пивом.
— Вы уж извините меня, но я пивка чуть-чуть хлебану. Нашел одну баночку в своих старых заначках.
Начальник мастерской открыл баночку и сразу же приложился к ней. Хмельницкий допил свой чай и громко поставил кружку на стол.
— В общем, нет смысла нам дальше притворяться. Господа, прошу спокойно принять тот факт, что вы проиграли войну серьезному противнику, то бишь, нам.
У Жабракова отвисла челюсть.
— Простите, нам — это кому? — поинтересовался он.
— Это неважно. Сейчас вам надо принять быстрое и единственно правильное решение — работать на нас. Тот, кто такое решение не примет, к моему сожалению, из-за этого стола уже не встанет.
Николаич с ошарашенным взглядом опустился на стул.
— Я не понял, что вы только что сказали? Повторите, пожалуйста…
Лицо Игоревича стало багровым.
— Ты, мудак, хоть понял, что сейчас ляпнул? — заревел он. — И предложил?
— Значит, именно тебя мое предложение не устраивает? — спросил Хмельницкий.
В ответ Игоревич ударил кулаком по столу.
— Нет, не устраивает!
Хмельницкий уставился в глаза Игоревича. Тот тихо зевнул и замер на несколько секунд.
— А жаль! — сказал главврач и щелкнул пальцами.
Глаза Игоревича стали медленно закрываться. Игоревич наклонился к столу, затем вскинулся и взглянул в глаза Хмельницкому.
— Ну что, не передумал? — переспросил Иван Сергеевич.
Игоревич, отрицая такую возможность, завертел головой и всем телом завалился на стол, сбив руками все, что на нем стояло.
Из кружки Жабракова вытекли остатки чая. Он мгновенно поднялся со стула и схватил Хмельницкого за воротник белого халата.
— Что это за хрень такая?! Ты что творишь, дятел?!
Хмельницкий перевел взгляд на Жабракова и уставился ему прямо в глаза. Жабраков медленно отпустил воротник, пошатнулся и, задев спинку стула, полетел на пол.
— Что за чертовщина? — прошептал он и закрыл тяжелые веки.
— Ну, а что скажешь ты, Николаич? — поинтересовался главврач у начальника мастерской.
— У меня нет другого выбора! — ответил тот. — Вы умеете убеждать!
— Что ж, хоть ты меня порадовал. Значит так, избавляйся от этих двух глупцов и отдыхай. А я ближе к завтраку найду тебе новых помощников.
— Хорошо, как прикажите, — сказал Николаич.
— Перед сном пойду и убью еще одного человека, — заявил Хмельницкий. — Я его один раз пожалел, но он не сделал из этого никаких выводов.
— И как зовут этого человека?
— Какая тебе разница, Николаич? Ты убирайся здесь и иди, ложись спать.
Магамединову и Кожало надоело играть в профессора и доцента. Они дружно уселись на полу и стали ковыряться пальцами в своих сопливых носах. Внезапно в голове Магамединова кто-то прошептал: «Тихо-тихо… спокойно…». Магамединов достал палец из носа и повернул удивленное лицо к Кожало.
— Ты слышишь этот голос? — спросил он, и его глаза стали мутными.
— Какой голос? — хихикнул Дмитрий Антонович.