Голова Магамединова разбухла от множества вопросов.
— А что это за скрытые этажи? — поинтересовался он. — И что там такое происходит?
— Не спеши! — попросил «Зверь». — Не все сразу. Мне надо успеть сказать самое главное, а остальное — как получится… Со мной прилетел мой сын. Он очень молод и не справится с этими тварями в одиночку, даже несмотря на то, что он очень смелый, заставил одного из рассказчиков замолчать и занял его место, чтобы сломать всю задуманную этими подлецами стратегию…
— Всем стоять на месте! — закричал Сергей, он все еще прижимался спиной к двери, в окошко которой выглядывала седая женщина. Он целился из пистолета в людей, которые остановились в нескольких метрах от него.
Казик, старик со старухой, толстяк (он держался за ухо, с которого капала кровь) и Круглова с Ванькой на руках застыли перед ним, как манекены. Никому из них не хотелось погибнуть от глупой пули.
— А мы что делаем?! — возмутилась Елена Степановна. — Успокойся, парень. Мы тебе не враги.
Толстяк взглянул на руку, которой держался за ухо. Ладонь была вся в крови. Он показал ее Казику.
— Я убит, — сообщил жирдяй, закатил глаза и рухнул в обморок.
— Сергей, опусти оружие! — приказала ему Оля. — Это нормальные люди.
— Нам удалось выбраться из мясорубки, — пояснила Круглова.
— Брешут гады! — заверила седая женщина.
Неожиданно для всех Сергей вскрикнул и схватился руками за живот.
— Черт! С каждым разом все больнее, — пожаловался он.
— Может, я могу вам чем-то помочь? — спросила Елена Степановна. — Я врач…
Сергей кое-как распрямился и спрятал пистолет за пояс.
— Нет пока на это времени. Какая тварь здесь заведует всеми камерами? Может, она нам подскажет, как их открыть, если я ей пущу пару пуль в лоб?
Круглова пожала плечами и ответила:
— Мы здесь видели только одну спящую тварь посередине какого-то большого зала.
— Ну и?
— Что «ну и»? — не поняла Елена Степановна смысла вопроса.
На лице Сергея появилось удивление.
— Увидели и ничего не спросили?
— Как-то побоялись.
Сергей шагнул вперед.
— Ладно, — сказал он. — Тогда пойдем все вместе и спросим…
«Гаденыш» закрыл лицо руками. Вокруг него расположилась кольцом толпа людей. Они шумели, и из-за этого ему становилось все хуже и хуже. Голова его разрывалась на части от криков и воплей.
— Почувствуй, уродина, сколько в нас накопилось злости, — заорал Хонкин-младший. — Страшно тебе, скотина?! А?
«Гаденыш» убрал руки от лица и осторожно взглянул на Хонкина-младшего.
— Да, мне очень страшно, — ответил он голосом Егора. — И обидно за то, что я пришел помочь, а мне никто не верит.
Хонкин тут же нанес удар по лицу Егора и закричал, что есть мочи, с губ его брызнула пена:
— А мы тебя не звали! Не нужна нам твоя помощь! Сыты мы ей по горло.
Инопланетянин проглотил ком, подступивший к горлу.
— Не спешите судить меня! — попросил он. — Пусть время вынесет справедливый приговор. Давайте я вам расскажу, кто я такой и зачем я здесь.
Николаев завертел головой. Он рассчитывал действовать быстро и четко и поэтому сразу отказал «Гаденышу» в его просьбе.
— Нет у нас времени играть в ваши игры.
Инопланетянин опустил голову и сжал свои хилые пальцы в кулачки. Лицо его стало очень серьезным и отрешенным.
В толпе людей раздался крик:
— Так, кончайте уже с ним! Хватит цацкаться!
— Они с Борыгиным не цацкались, — закричал кто-то другой. — Хоп и готово!
«Гаденыш» прижал кулачки к груди и зашептал что-то похожее на молитву.
— Ха-ха! — заржал Хонкин. — Смотрите, он молится!
— Вот же урод! — произнес сквозь зубы Лебедь.
«Гаденыш» повысил свой голос и зашептал намного громче.
Пол в палате затрясся, как при землетрясении. С потолка посыпалась побелка, со стен полетела краска и штукатурка. «Ледяная корка» на стене разгорелась ярко-синим пламенем.
Перепуганные люди стали оглядываться по сторонам.
— Ах ты… сволочь! — громко вскрикнул Лебедь.
Он резко замахнулся топором и опустил его на голову «Гаденыша». В стороны полетели желтые брызги. И тут же на окно наползло что-то темное, и в палате стало темно. Через стекло ударила яркая голубая вспышка. Раздались крики людей. Человек шесть попадало на колени, в том числе и Хонкин-младший. Все они держались за глаза и орали из-за боли, проникшей в их мозг.
Хонкин-младший убрал руки от глаз, зрачков его не было видно — глаза застилала молочная пленка.
— О боже, я ничего не вижу! — завыл он.