За входными дверями раздались голоса людей, и прогремел голос Максима Викторовича:
— Не переживайте, я обо всем договорюсь.
Дверь распахнулась, и на кухню вошли Магамединов, Круглова и Оля.
За ними остановилась большая толпа людей, которые о чем-то оживленно разговаривали и пытались через плечи и головы впереди стоящих заглянуть внутрь помещения.
Максим Викторович сделал несколько шагов вперед.
— Николаич, привет! — крикнул он.
Начальник мастерской вскочил со стула, схватил со стола пустую кружку и замахнулся ею на Магамединова.
— Пошел вон отсюда, говнюк! — заорал он. — Я тебе в прошлый раз хотел голову открутить. Да не успел.
— Ты чего это, Николаич? — растерялся Магамединов.
Николаич грозно махнул кружкой перед его носом.
— Он еще спрашивает, подлец! — возмущался начальник мастерской. — Говорит мне: Николаич, дай хлеба, и как-то озабоченно смотрит по сторонам. Я только отвернулся, чтоб отрезать ему кусочек, а он уже на стул запрыгнул. Я поворачиваюсь, а эта скотина поливает в кастрюлю с борщом. Затем застегивает ширинку и говорит: ладно, Николаич, хлеба не надо, я, в принципе, не голодный. Ну, вы представляете, какое чмо…
Магамединов смущенно улыбнулся и виновато посмотрел по сторонам. Круглова с удивлением на лице уставилась него.
— Я, наверное, много чего интересного пропустила. Да, Максим?
— Да… Да это… Николаич, тебе померещилось, наверное, — промямлил Магамединов.
— Конечно… Мне ж всегда все мерещится. Я кастрюльку отставил, если хочешь, давай разогрею.
— Нет, не надо! Спасибо!
— Да ладно, с кем не бывает, — встряла в бурный разговор Круглова. — Поругался, Николаич, и хватит. Люди голодные, как черти… Давай для них что-нибудь придумаем…
За ее спиной неожиданно для всех собравшихся раздался голос Варвары Семеновны:
— Хватит тут ему хозяйничать, пускай выметывается отсюда к чертовой матери. Я сама есть приготовлю…
Николаич застыл на месте с открытым ртом, пустая кружка выскользнула из его рук, упала и раскололась на несколько частей.
— Как тебе не стыдно?! — зажужжала поседевшая женщина. — Я пропала, а ты даже не волнуешься. Я проторчала столько много времени в гниющей подземной камере — мог бы хоть поискать меня что ли….Сидишь тут и чаи распиваешь!
Николаев встал у окна, которое снаружи было покрыто ледяной пленкой, мерцающей неприятным ярко-синим светом.
— Не спешите меня убивать. Моя гибель вам не даст никаких преимуществ. Я уже поставил вам мат в три хода. И погубили вас, друзья мои, две вещи: элементарная самоуверенность и нежелание считаться с обыкновенными правилами техники безопасности.
Федор Иванович взглянул на Анну, та улыбнулась ему и покрутила пальцем у виска. Сей жест означал, что их клиент с перепугу начал бредить.
Мудрая Валентина Петровна сразу же стала смотреть по сторонам. Кушетка, рабочий стол, шкаф с медикаментами, мусорное ведро, наполненное какой-то бумагой и ватой. Ничего подозрительного она не увидела.
— Знаете, мы ведь тоже этим постоянно грешим, — продолжил раскрывать свою мысль Николаев, — милиционеры не всегда надевают тяжелые бронежилеты, надеясь, что перестрелки не будет. Токари не надевают очки, а химики — противогазы. Ай, ничего не случится, уверен каждый из них. Сто раз ничего ни случалось, и в этот раз не случится.
— Все, мне надоело смотреть на твой дохлый номер, — заорал Федор Иванович.
Павел Петрович быстро поднял руки к верху.
— Секундочку! Я тоже умею, как и вы, — выкрикнул он и хлопнул в ладоши. — Хоп!!! Мои хорошие!
Ничего не произошло. Все замерли в замешательстве. На серьезных лицах трех рассказчиков стали медленно появляться улыбки. А на лице Николаева — отчаяние и страх.
— Бобров, врубай музон! — заорал он, что есть мочи. — Ты, что совсем оглох?!!
За стеной раздался голос Боброва.
— Никак нет, Павел Петрович! Желаю удачного прослушивания.
Тишину кабинета резко разорвала оглушительная музыка. Со свистом открылась дверца шкафчика для медикаментов, и все рассказчики успели увидеть в нем огромный динамик, из которого ревела какая-то рок-группа.
— На ваши чувствительные ушки я бы посоветовал надевать что-то посерьезней, — пояснил своим врагам Николаев.
Рассказчики и их ученики, а также ученики «Гаденыша» мгновенно схватились за уши. При таком уровне шума эти твари уже ничего не могли изменить. Они согнулись пополам и завизжали, как свиньи на бойне.