— Эй, красавица, покушать у тебя есть что-нибудь? — заглянул в окошко Федор Иванович.
— О, еще один, — хохотнула повариха. — А ты, Васька, говорил — последний такой.
Тетя Наташа кинула взгляд на перебинтованную шею и грудь Федора Ивановича и вскрикнула:
— Ой, дедушка! Как же это вы так? Я мигом… вам сейчас все положу.
— Да я уж рассказывал, — очередной раз принялся объяснять старик. — Внук под ноги мне выскочил, когда я кастрюлю с кипятком по коридору нес.
Повариха-раздатчица поставила тарелку с кашей и парной котлетой в проем окошка и подмигнула Федору Ивановичу:
— Понятно. А вы дедушка, небось, любите по коридору гулять с кипятком в кастрюльке, да?
— Ну, дак, а чего не прогуляться? — радостно загудел старик. — Наше дело стариковское. Ноги размять. А чем же еще заняться в мои-то годы? Может, ты, красавица, подскажешь?
Повариха налила в стакан чай и поставила его рядом с тарелкой.
— Да какая из меня советчица? — произнесла она, мысленно ругая себя за мрачное настроение. — Если вам это занятие так нравится, прогуливайтесь себе на здоровье. Слова никто не скажет. Только под ноги себе смотрите.
— А я тебе свой адресок перед выпиской подкину, — улыбнулся Федор Иванович. — Приходи в гости, вместе прогуляемся, у меня кастрюлек мно-ого!
— Ох, дедушка, да вы ходок, что ли?! — улыбнулась в ответ тетя Наташа.
Федор Иванович с хохотком забрал тарелку с чаем и подсел за стол к Васе.
— Доброе утро, Иванович! — поздоровался Василий.
— Привет, Василий, — ответил старик.
Вася быстро допил остатки чая из стакана и встал.
— Приятного вам аппетита, — произнес он.
— Да, не спеши ты, Василий, — сказал Федор Иванович и взглянул прямо в глаза парню. — Посиди со мной… Кашу свою доешь.
Вася нехотя сел обратно. В висках его застучало.
— Хм. Да какая-то она сегодня невкусная, — хмыкнул Вася.
— Ты мне вот что скажи, друг ситный, — наклонился к нему мерзкий старик. — Чего это Груша на меня постоянно пялится?
Вася подумал несколько секунд и хитро улыбнулся:
— Как это вам объяснить? Он дедофил. Короче, это… неровно дышит ко всяким там дедушкам.
— Эх, Василий, — наигранно вздохнул Федор Иванович. — Обормот! Кто так шутит?
— Ха-ха! Купились, да? — засмеялся Вася. — Пардоньте, как говорится.
— Так и быть, извиняю. А на вопрос мой ты так и не ответил.
— Ладно, я вам по секрету скажу, — наконец-то без своих шуточек ответил Василий, и мерный стук в его голове прекратился. — У Груши чердак реально поехал. Он думает, что вы не человек, а этот…
— Кто? — резко переспросил старик.
— Нуу… Типа демон, что ли, — выпалил на одном дыхании Вася.
Федор Иванович отломил ложкой полкотлеты, быстро ее прожевал и запил чаем.
— С чего это ему такие глупости в голову лезут? — спросил он.
— Сначала у него глаз вдруг задергался, когда вы начали рассказывать свою историю, — начал объяснять Василий. — Потом тут в столовой тетка задергалась в приступе эпилепсии и умерла на полу, после того, как вы ей что-то интересное рассказали и ушли. Вот он и сделал свои выводы.
— Вот идиот! — воскликнул старик. — Это же случайные совпадения.
Заведующий хирургическим отделением Павел Петрович Николаев подошел к посту дежурной медсестры и протянул Алёне журнал учета лекарственных препаратов.
— Спасибо, Алёна! Передайте ночной медсестре Марьяновой, я ей делаю строгий выговор, — раздраженным голосом произнес он.
Алёна испуганно посмотрела на Николаева и спросила:
— А что случилось?
— Больному из шестой палаты ни одного обезболивающего укола не сделала. Бедняга на стенку лез, — разгневанно зарычал Павел Петрович.
— Как же она могла? — осуждающе вскрикнула Алёна.
— Да очень просто. Закрылась где-нибудь в процедурном кабинете и прохрапела всю ночь, — высказал свое предположение Николаев. — Плевать ей на человеческую боль, свой сон дороже!
— Гнида, одним словом! — искренне возмутилась Алёна. — Уж я ей передам, не волнуйтесь! И от себя добавлю.
Открылись двери и в хирургическое отделение с лестничной площадки вошли две женщины: медсестра из приемного покоя и новенькая больная.
Николаев аж весь расцвел, когда увидел новенькую, которую оформляли в палату номер двенадцать его отделения. Красивых женщин в своей жизни он видел много, но в этой было что-то особенное, она каждой клеточкой своего тела звала, манила к себе. Его одинокое сердце защемило в груди, а сам он чуть не заскулил у всех на виду. Павел Петрович пожирал жадным взглядом ее длинные шикарные темно-русые волосы, коричневые брови, большие гипнотизирующие голубые глаза, маленький острый носик и тоненькие малиновые губы. Он восхищался ее прекрасным стройным телом, изящными руками, походкой и манерой разговора, сильным властным голосом и сексуальностью, выражавшейся в каждом движении, возгласе, в дыхании, в шелесте длинного халата — во всем, что было связанно с ней.