Петр Алексеевич вмиг перестал улыбаться:
— Ну, вы даете, Круглова, пора уже к моим шуткам привыкнуть и не реагировать так остро.
— Погодин, пошел вон! Задолбал ты меня со своими ужасами. Услышу от тебя еще раз что-нибудь подобное — убью, не задумываясь!
Погодин отскочил от Кругловой как от чумной и, ничего не говоря, помчался вниз по ступенькам.
В кармане Елены Степановны зазвонил мобильный телефон:
— Лена, — услышала она голос Максима Викторовича. — В приемное поступил на скорой больной с острыми болями в области желудка. После осмотра оформляй его к нам в пятую палату.
— Хорошо, Максим, — ответила она ему. — Но, если честно, я уже забегалась по больнице. Ты наших мальчиков тоже запрягай работой, а то они сидят в ординаторской и ничего не делают, только языками чешут.
В боксе номер один приемного отделения сидел толстый, лет пятидесяти — шестидесяти, мужчина, раздетый по пояс. На шее у него на цепочке висела маленькая коробочка размером со спичечный коробок. Круглова несколько секунд не сводила с нее взгляда.
Мужчина сам указал рукой на странную маленькую коробочку:
— Интересуетесь? Даа… Верите, нет — двадцать лет с себя не снимаю.
— Там, наверное, лежит что-то важное для вас? — рассеянно спросила Круглова и подумала о том, что «глюки», наверное, у нее еще не прекратились. Вот же денек выдался — одно сплошное расстройство психики. У нее и у всех окружающих разом.
— Честно вам сказать доктор, я ведь и сам не знаю, что в ней лежит. Но! Открывать ее не имею права.
— О, даже так! — улыбнулась Круглова. — Вы меня заинтриговали… Ладно, расскажите, что вас беспокоит?
Мужчина положил обе руки на низ живота.
— Болит, доктор. Терпеть уже не могу. Верите, нет — не сплю, не ем.
Максим Викторович выглянул в окно и увидел три черных джипа «LincolnLuxus», они остановились возле главной проходной. Магамединов хорошо знал эти машины. К ним пожаловал сам мэр города. А значит, сейчас начнется такая беготня — мама не горюй!
Обычно о приезде мэра в больницу главврач знал заранее, и к такой «радостной встрече» все готовились больше месяца. А тут (на тебе!) явился черт без предупреждения. Что бы это значило?
Через три минуты челюсть у Максима Викторовича отвисла чуть ли не до пола. Минуя проходную, к машинам бежал его подчиненный Беленький Борис Анатольевич.
— Вот тебе раз! У нас теперь простые смертные мэров встречают. А что ж тогда главврачу делать? — не веря своим глазам, произнес Магамединов.
Из джипа навстречу Беленькому вышел лысый качок в черном костюме, левой рукой он поправил свои крупные яйца (довольно таки солидный жест для человека, приближенного к мэру), почесал задницу — и все это проделал непринужденно, никого не стесняясь.
Борис Анатольевич, подбежав к качку, что только ни вытворял: и кланялся, и танцевал, и руку левую собеседника горячо пожимал обеими руками, и крутил башкой в разные стороны. Качок протянул ему серебристый металлический кейс, который все это время держал в правой руке и заговорил явно о чем-то серьезном. Потом указательным пальцем постучал по дорогим наручным часам. Этот жест Магамединов понял так: «времени у тебя, дружок, в обрез». Лысый похлопал Беленького по плечу, развернулся и пошел к джипу.
Когда крутые машины исчезли из поля зрения заведующего терапевтическим отделением, тот не выдержал, набрал номер мобильника Бориса Анатольевича, и через секунду услышал его голос:
— Алло! Слушаю вас, Максим Викторович!
— Ну что, Борис Анатольевич, получили от мэра задание особой важности? — подколол своего подчиненного Магамединов. — Я рад за вас. Поднимитесь ко мне, я вам тоже работки подкину.
— Максим Викторович, ну зачем вы так говорите? Вот не знаете, а говорите. Это братик мой родной приезжал, в аппарате управления он у меня работает. На таких вот машинках разъезжает, а ведь я его сто раз просил, будь же ты скромнее, что люди подумают, только в краску меня вгоняешь, а он — ни в какую! Служебный, говорит, транспорт. Ничего не могу поделать.
— Ясно, Борис Анатольевич, я и подумать не мог, что у вас такие серьезные связи.
— Да, какие там связи, Максим Викторович?! Братик это мой родной. Скажете мне тоже.
— Ладно, не прибедняйтесь, жду вас у себя, — сказал напоследок Магамединов, отключился, и подумал: «Врешь ты мне, Борис Анатольевич, но не знаешь, что вранье я за версту чувствую. Интересно, может, ты мне еще скажешь, что в кейсе тебе лысый братик обед привез и пальцем по часам постучал — мол, поспеши, а то все остынет».
После того, как ушел Борис Анатольевич, нагруженный работой, которую ему, не жалеючи, надавал заведующий терапевтическим отделением, в кабинет без стука заглянул Сергей Рыжов. Он внимательно выслушал Магамединова, сходил в шестнадцатую палату, в которой лежала Сарнацкая, вернулся и развел руками: