Все последние дни после исчезновения Лизбет превратились для нее в один нескончаемый кошмар, и с каждым новым таким днем всё становилось лишь хуже. Она оказалась в полной власти этого безумного человека, он сжал свои длинные бледные пальцы на ее горле, а она ничего не могла предпринять, чтобы разжать их. Дни напролет она представляла себе все те ужасы, которые, вероятно, творились с ее сестрой, а ночи и сонный порошок приносили одни лишь дурные безумные сны, в которых она бежит, следуя за голосом зовущей ее Лизбет, но стоит ей открыть очередную дверь, как обнаруживает там лишь пустоту.
И вот сейчас… когда все уже казалось окончательно и бесповоротно рухнувшим в черный колодец безысходности и отчаяния, сама судьба – не иначе! – сталкивает ее с этой куклой, которой неожиданным образом удалось ее встряхнуть. Эта Сабрина напомнила ей, что, пока Лизбет жива, ничего еще не кончено, и пока сестра томится в плену у злобного шута она, Кларисса Прингл по прозвищу «Шмыга», просто не имеет права опускать руки.
«Какая же ты гнусная, Кларисса, – укорила себя гадалка. – Ты ведь не сказала Сабрине и доброго слова, когда она появилась в балагане, ты даже не пустила ее в дамский фургончик переночевать! Тебе должно быть стыдно!»
Гадалке действительно было стыдно. И, вероятно, отчасти стыд и заставил ее пошевеливаться.
«Она выяснит, где Гуффин прячет Лизбет, а потом мы сбежим и отыщем ее. Мы освободим Лизбет. А затем отыщем Грегора, и он арестует Гуффина или пристрелит, как бешеную собаку, – неважно. А пока я должна узнать, что в коробке…»
Мадам Шмыга подволокла к камину стул и влезла на него. Скрипя зубами от натуги, она отодвинула щеколду и откинула крышку. Крышка стукнула по крыше фургончика, и гадалка вздрогнула: не услышал ли кто? Но нет – никто к фургончику, вроде бы, не бежал, криков слышно не было. Пронесло…
Спустившись на пол, мадам Шмыга взгромоздила на стул старый чемодан Берты, свой собственный серый чемодан и крошечный чемоданчик Лизбет. На верхушку этой чемоданной пирамиды она поставила шляпную коробку Марго, доверху заполненную открытками. Высота импровизированной лестницы с виду казалась достаточной, и гадалка вскарабкалась по ней, после чего высунула голову из люка. Туман поднялся уже к крышам домов и полностью затянул тупик Гро, навесы, ряды стульев и сцену. Надеясь, что ее тоже со стороны сцены не видно, мадам Шмыга вылезла на крышу фургончика. Коробка, прикрепленная к резиновому шарику, упала на водосточный желоб.
Пытаясь ползти как можно тише, мадам Шмыга добыла посылку и нырнула обратно в люк. Спустившись вниз, она уселась на кровать и осмотрела бандероль.
Коробка своим размером не превышала обувную. На обертке не было ни адреса, ни имени, ни каких-либо намеков, что под ней находится.
Мадам Шмыга отвязала шарик, и тот вылетел через открытый люк. Гадалка между тем быстро справилась с оберточной бумагой и открыла коробку.
Внутри оказался темно-красный бархатный футляр со стеклянной крышкой, в котором поблескивала тоненькая склянка, наглухо заткнутая пробкой. В склянке была всего одна молочно-белая капля, похожая на растаявший сахар. Может, мадам Шмыга и не являлась настоящей предсказательницей, но откуда-то она определенно знала: эта крошечная капля в склянке – нечто ужасное, нечто необратимое и… неостановимое. И тут, надо сказать, она была права.
– И что же ты такое? – спросила себя гадалка вслух.
– Лучше тебе не знать, – ответил голос от двери. Жутко знакомый голос…
…«И когда это ты научилась так лгать и манипулировать, хитрая кукла, достойная уважения?» – спросила себя ехидная-и-злая-Сабрина.
«Почему это лгать и манипулировать?» – не поняла наивная-и-простодушная-Сабрина.
Обойдя стол, за которым по-прежнему сидели, или вернее, вповалку лежали Брекенбок, мадам Бджи, Бенджи, Бонти и Бульдог Джим, она подкралась к краю кухонного навеса и выглянула из-под него, пытаясь разобрать происходящее на сцене. Зеленое пальто Гуффина время от времени появлялось в тумане, а затем снова растворялось в нем. Шут был занят тем, что сволакивал коробки за кулисы.
«Ты ведь не будешь возвращаться за ней, не так ли?»
«Конечно, буду…»
Дождавшись, когда Гуффин снова скроется из виду, Сабрина вынырнула из-под навеса и, обогнув Брекенбоковский фургончик, дверь которого была распахнута настежь, спряталась под сушильным навесом. Все пространство под ним занимали натянутые бельевые веревки, завешанные костюмами. Пар по трубе сюда не поступал – печь давно остыла. В глубине, под стеной, лежали два накрытые полотнищами тела: Трухлявый Сид и Пискляк.