Кукольник – не кукловод и никак ему им не стать. Ты не играешь своими игрушками, ты способен их лишь создавать. Играет же неизменно кто-то другой – бездарный, тривиальный, никчемный, простой! Сердца и мозги, вложенные в резные поленья, – это подлинное искусство. Эмоции, страсти и чувства… Я кроил и выкраивал, сверлил и вытачивал, я сшивал и пристрачивал. Я в головы деревянные вкладывал мысли, мысли и мысли. Искусство! И когда-то мне хватало его, но где я теперь, что имею? Пустоту. Ничего.
И вот… вы двое… Как же давно я вас сделал, сколько с тех пор жизнь нанесла мне ран! Но молодой и наивный кукольник тогда ни за что не мог знать, что однажды в его голове созреет идея – идея, переросшая в план. Вас ждут страдания и боль, амплуа жертв, трагичная судьба и… смертельная роль.
Возможно, кому-то вы придетесь по вкусу, кому-то понравитесь, быть может, кто-то вас даже полюбит. Но я обещаю, что до конца всей этой пьески кто-то кого-то уж точно погубит.
Со следующим ударом часов я отброшу засов, и мои искусственные дети, пропахшие нафталином, пыльные, дрянные, перепачканные с головы до ног гуталином, начнут оживать…
Я буду недалеко, уж поверьте, вот здесь. Здесь, за углом! А затем я последую за вами, ну а вы… Смейтесь, смейтесь же, куклы! Уже раздаются фанфары, и ветер качает портьеры. Это день, которого вы так ждали, – день вашей премьеры! Вы – главные герои, персонажи спектакля. Вы будете чувствовать себя одиноко, я знаю, но сто́ит вам оглянуться назад, как вы тут же почувствуете мой пристальный взгляд. Будет ваш путь пуст и тревожен, грустью наполнен и нелюдим. Я же всегда буду с вами – незрим. Буду спереди – ждать вас, позади – наставлять, слева – манить, и справа – бранить. Я буду сверху и снизу, я затаюсь внутри вас. Я буду вокруг! И если когда-нибудь случится так вдруг, что вам покажется – нет меня, вы спасены, вы свободны! – уж я напомню вам о себе, ведь я всегда с вами – отныне я ваш воображаемый друг. Отныне я ваш... воображаемый... друг...
Это все прелюдия! Это открывающая часть, и предвкушение от этой замечательной драмы никому у меня не украсть. И вот она начинается!
Начинается ни со слова, ни с чего-то иного, и даже не с мысли! Пьеса начинается с убийства. Убийства меня…»
Глава 1. Пустое Место и Манера Улыбаться.
В Габене вовсю властвовала осень – премерзкая пора, которая делала этот и без того неприятный городишко просто невыносимым.
Тучи над городом были похожи на грязную вату, и кое-кто даже подумывал о том, чтобы поджечь их, представляя себе, как бы славно они горели. Правда, этот «кое-кто» ни за что не дотянулся бы до них со своей спичкой. К ночи ожидался дождь – и не нужно было сверяться со свежими метеокарточками, чтобы понять это.
Местами уже накрапывало. Холодный ветер носил по улочкам опавшие листья, пытался сорвать с прохожих шляпы. Анемометры на шпилях угловых зданий крутились, не останавливаясь, а подрагивающие флюгеры – все, как один, сообщали о том, что ветер – восточный.
Подхваченная ветром грязная, не раз побывавшая под чьими-то башмаками мятая страница газеты «Сплетня» неслась по улице Бремроук. Она кружилась, наталкивалась на прохожих, цеплялась за гидранты и водостоки, влипала в стволы деревьев и фонарные столбы, пока в какой-то момент ветер не распластал ее на боку старой афишной тумбы, стоявшей на углу Бремроук и Харт. На миг показался заголовок: «ЗУБНАЯ ФЕЯ ВЕРНУЛАСЬ?! КОГО НА САМОМ ДЕЛЕ ВИДЕЛИ НА ПЛОЩАДИ НЕМИ-ДРЁ?!» А затем страничка сорвалась и понеслась дальше, пока не прибилась к стеклу заднего окна ржавого трамвая с маршрута «Почтовая площадь – Блошиный район», который, закрыв двери-гармошки, отошел от станции и лениво пополз через Тремпл-Толл в сторону канала.
Тремпл-Толл… старый нетрезвый дядюшка Тремпл-Толл, также известный, как Саквояжный район. Именно здесь находится городской вокзал, а улицы полнятся приезжими с чемоданами и саквояжами, – отсюда и название. А еще он полнится злодеями различного пошиба.