Никто из этой троицы никак не отреагировал на трескучие, царапающие уши и души звуки, но Сабрина в мешке застыла от внезапно охватившего ее ужаса. Ей вдруг почудилось, будто она оказалась посреди бушующего штормового моря, и далекий маяк оповещает о том, что жить ей осталось недолго, ведь безжалостные волны несут ее на прибрежные скалы.
Между тем эхо от последнего звонка растаяло, и страх постепенно отступил. И все же рыжая кукла поняла, что не так уж она и была далека от истины: она потеряна, и неизвестность тянет ее, будто бы волочит за волосы по земле к чему-то жуткому и непоправимому. Что ее ждало впереди? Она не знала. И, честно говоря, даже боялась загадывать.
Спрятав лодку, Гуффин и его спутники оставили Слякоть за спиной и углубились в Грязные кварталы, место, где метла дворника не касалась мостовой много-много пыльных лет.
Они уверенно и довольно быстро шагали по неровной брусчатке улицы Глухих Старух. Один из типов в собачьих масках нес мешок с куклой, закинув его на плечо, другой волочил за ручку скрипучую тележку, а Гуффин, пританцовывая и спотыкаясь, фланировал следом, не отрывая ехидного взгляда от дыры в мешке, в темноте которой прятался круглый пуговичный глаз.
Сабрина боялась спутников Гуффина. Еще сильнее, чем она боялась самого шута. Молчаливые, скрывающие лица и эмоции под собачьими масками… Ох уж эти жуткие маски! Они были грубо сшиты из неровных лоскутов кожи, меха и замши и будто бы вышли из-под пальцев сумасшедшего таксидермиста. Появление человека в подобном головном уборе в каком-нибудь благопристойном обществе, вне всяких сомнений, вызвало бы парочку обмороков и тройку сердечных приступов. Что ж, собачников из Своры редко можно было встретить в благопристойном обществе.
Сабрина догадалась о том, что спутники Гуффина – плохие люди: хорошие не носят на себе собачьи головы, а в карманах – начиненные порохом чугунные бомбы-шары, хорошие не якшаются с такими, как Манера Улыбаться. А еще кукле казалось, что эти мрачные типы злятся. И злятся они как раз-таки на шута.
Ну а Гуффин, словно ничего не замечая, всю дорогу от «Мокрицы» не замолкал ни на мгновение. Сперва он потешался над глупым Пиглетом, который зажег шутиху, потом рассуждал, что бы он делал, если бы «его близкие друзья из Своры» не подоспели вовремя – сильнее всего он сокрушался о том, что не смог бы показывать раздражающим его людям «чайку», если бы ему отрезали пальцы. Затем он пустился в пространные размышления о супе с пиявками и о том, каков был бы на вкус Блютэгель, если засунуть его в котел некоей мадам Бджи. При этом он постоянно рассыпался шуточками разной степени непотребства, и Сабрина могла бы поклясться, что слышит скрип щетины несущего ее мешок человека, когда тот морщится.
Собачники почти всю дорогу молчали, и лишь изредка что-то бормотали в ответ, когда шутовской треп становился совсем уж навязчивым, порой перебрасывались друг с другом короткими неразборчивыми замечаниями, в которых явно проскальзывало нетерпение. Сабрина прямо сквозь мешок чувствовала их неприкрытое желание как можно скорее избавиться от докучливого спутника.
А потом вдруг все изменилось. Сабрина насторожилась сразу, как шут неожиданно замолчал на полуслове. Ей не нужно было высовываться из мешка, чтобы понять: они куда-то пришли.
Гуффин и его спутники остановились.
Один из собачников подкрался к нависающему над улицей дому. Оглядевшись по сторонам, он принялся возиться у старого водостока, рядом с которым обнаружилась дверь черного хода, замаскированная ветошью и заставленная трухлявыми ящиками. Освободив проход, он первым зашел внутрь, остальные последовали за ним.
Оказавшись в доме, Гуффин зажег спичку, и та начала фыркать и шипеть, разбрызгивая кругом пятна рыжего света.
Сабрина осторожно выглянула из дырки в мешке.
Место, в котором она оказалась, выглядело заброшенным. В первый миг кукла решила, что это – тот самый «Балаганчик Талли Брекенбока», о котором было столько разговоров. Впрочем, представляла она себе его уж точно не так. Сабрина полагала, что ее ожидает уличный театр – с пестрыми фургончиками, самодельными афишами и залатанным занавесом, а на деле она попала в… довольно тесное вытянутое помещение с низким потолком, которое больше было похоже на какую-то контору.
На этажи вела лестница, но подняться по ней вряд ли представилось бы возможным: большинство ступеней прогнило и обрушилось. Окна в комнате отсутствовали, а стен не было видно из-за растущей из пола ржавой батареи труб. Каждый из этих проклепанных металлических рукавов изгибался и нависал воронкообразным раструбом над длинным узким столом, что опоясывал все помещение. У стола стояло около дюжины покосившихся крутящихся стульев: войлок на спинках висел клочьями, из дырявых сидений торчали пружины. Повсюду властвовали пыль и запустение – судя по всему, здесь давно никого не было.