Ужинали, однако, все с отменным аппетитом. Мещерский болтал без умолку, обращаясь поочередно то к усталой Кате, то к хранящему гордое молчание другу детства Кравченко. Закончил рассказывать про Каирский музей и мумию фараона Рамзеса, начал про путешествие по Нилу. Катя слушала, собрав остатки терпения в кулак: вдоль да по Нилу, вдоль да по широкому, сизый селезень плывет…
А что она вообще такого сделала? Она смело и открыто вперила взгляд прямо в «драгоценного В.А.». С чего это вдруг такие молнии сверкают в ваших прекрасных очах? Что я сделала, в чем провинилась перед вами? Я не гуляла, не тусовалась, не прохлаждалась в этих Тутышах. Я работала, приносила, как могла, пользу обществу и государству. Ну а что поздно домой вернулась, так это так уж вышло. Ей вспомнилось сумрачное лицо Колосова в автомобильном зеркальце. И тот тоже уехал недовольным – ну а я-то, бедная, при чем?
– Вадик, достань, пожалуйста, молоко из холодильника. Пусть оно постоит, а то у тебя гланды, – напомнила она, как обычно, «драгоценному».
– Сегодня я пью пиво, – Кравченко покосился на Мещерского. И тот на полуслове поперхнулся своим плаванием по Нилу.
– Ну, как в Питер скатал, удачно? – спросил его чуть погодя Кравченко.
– Да ничего, нормально. Знаешь, кого там встретил? – Мещерский обрадовался новой, неизбитой теме. – Помнишь Лыкова Ваню? Он с сестрой был. Столкнулись на Невском случайно, представляешь? А здесь сто лет не виделись.
– Он где сейчас? Чем занимается?
– Он все такой же, как был чумовой, так и остался. – Мещерский усмехнулся. – Чем занимается, я так толком и не понял. Какие-то дела помогал решать сестре на антикварном аукционе. Они там мебель отбирали для одного богатого коллекционера, дальнего родственника из Франции.
– Еще один князь Лыков из Парижа? – хмыкнул Кравченко. – Мельмот-скиталец?
– Из Парижа, только не Лыков, а Салтыков. Приехал сюда к нам, на историческую родину, чуть ли не насовсем. Хочет бывшее родовое имение восстановить, сделать из него помесь культурного центра и загородного клуба.
– Как, как его фамилия? – спросила Катя.
– Лыков Иван. Да ты разве не знаешь его?
– Нет, того, кто приехал из-за границы?
– Салтыков Роман, – ответил Мещерский и посмотрел на Катю: – А что?
– Ничего. А место это, где имение, как называется?
– Не помню… Кажется, Лесное. Это вроде по Рязанке надо ехать. Слушайте, ребята, мы так до сих пор ничего и не решили насчет выходных. Вадик, Катя?
– По-моему, тут нечего решать, Серега, друг. Тут кое-кто не слишком нуждается в нашей компании, – веско изрек Кравченко. – По-моему, кто-то заработался совсем. Совесть последнюю потерял.
– По-моему, кто-то напился как поросенок, – парировала Катя. – Сереженька, я насчет выходных полностью с тобой согласна, надо проветриться на свежем воздухе. И вот что мне в голову вдруг пришло – ты хорошо знаешь этого Салтыкова?
– Не близко, но знаю. Он вообще-то и мой родственник тоже, – ответил Мещерский, – дальний, по линии деда. Мы с ним несколько раз встречались в…
– В Париже, на Елисейских Полях, – докончил Кравченко. – Ну, мать вашу, аристократы!
– А что, если нам съездить в это Лесное, посмотреть на реставрационные работы, познакомиться с этим Салтыковым? – предложила Катя.
– Можно, конечно, если ты хочешь, если это так тебя заинтересовало. – Мещерский пытливо посмотрел на Катю, отметив, что ни про какие реставрационные работы он и не заикался. – Роман Салтыков – человек неплохой, вполне светский. Всем нашим страшно увлекается, откликается на все живо, по-детски открыто. Поедемте, я вас с ним с удовольствием познакомлю.
– Ну да, тебе ж это раз плюнуть, – Кравченко откинулся на стуле, взял столовый нож, провел лезвием по пальцу. – Слушай, Серега, ты бы это… хоть разок показал нам, продемонстрировал эту свою голубую княжескую кровь.
– Вадик, прекрати, – сказала Катя.
– А чего сразу Вадик? Чего прекрати? Когда тут некоторые своим княжеским происхождением хвалятся. А у меня дед был шахтер с Донбасса. В шахте уголь рубил пролетарски-ударно. Ну что, слабо предъявить свою голубую…
– Ну на, на, вскрой и убедись! – маленький Мещерский, порозовевший от пива и ужасно похожий в этот миг на Лермонтова с портрета в школьном учебнике, сунул под нос Кравченко свое запястье. – Успокойся, Катя, все в полном порядке. Просто некоторые у нас что-то нарываться стали на грубость. Неизвестно с чего цепляются ко всем.
Катя оттолкнула руку Мещерского, отняла у Кравченко столовый нож.
– Чтобы было все ясно-понятно, без недомолвок, – четко отрубила она. – Я в совпадения не верю, но они все равно бывают. Мне надо поехать в Лесное. У нас вчера в районе убили священника. Убийство какое-то непонятное. Я сегодня снова там была. И про это Лесное там слышала, может быть, даже такое, чего ты, Сереженька, не знаешь.
Мещерский налил себе и Кравченко пива.
– А что, этого священника убили прямо в Лесном? – спросил он.
– Нет, но Лесное там неподалеку. И он его посещал. Так ты поможешь мне?
– Конечно, если тебе это так необходимо. Там можно отлично отдохнуть, то есть я не это хотел сказать… Я прямо сейчас Лыкову позвоню, скажу, что мы все втроем приедем.
– Вдвоем, – отрезал Кравченко. – Можете катиться к вашему парижскому родственнику. Но без меня.