После семилетки Петр Анканто вернулся на остров и заявил огорченным родителям, что больше не желает учиться и хочет стать настоящим охотником на морского зверя, какими были отец Анканто, его дед и все его предки в ту сторону, которая терялась в глубинах начала истории человечества. В подтверждение своего решения он показал отцу районную газету, где был напечатан призыв к выпускникам школ идти в тундру оленными пастухами.
— Так это про тех, кто окончил десять классов, — попробовал возразить отец, — и в тундру, а не в море.
— Если хочешь — пойду пасти оленье стадо, — с готовностью предложил Петр.
Но островное оленье стадо пас старик Тымкыльын. Это была его работа и забота. Да и олени на острове не нуждались в такой охране, как материковские, ибо на острове не было комаров, овода и волков. Оттого и здешние животные были огромными и жирными, и дрейфующие станции снабжались оленьим мясом с родного острова Петра Анканто.
Петр облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.
Он шагал от берега по льду, и позади него оставался родной остров, голубеющий тем более, чем дальше отходил от него человек. Дышалось легко и просторно, а над головой было такое небо, какого нет даже на мысе Шмидта — высокое, заполненное причудливыми облаками, которые к вечеру опустятся ближе к земле и превратятся в ураганный ветер. Но к тому времени Анканто уже вернется домой, в свой поселок, войдет в родной домик и крепко закроет дверь, чтобы ни одна снежинка не прорвалась в сени, где лежат собаки.
Анканто шел к полынье, где предполагал добыть нерпу. Ноги сами несли его к открытой воде, а глаза шарили по торосам, примечая все значительное, достойное внимания. Вон прошагал белый медведь. Сейчас начало зимы. К весне появятся детишки и будут любопытствовать, подходить к охотникам. А это опасно. Медведица может вступиться за своих несмышленышей. А стрелять нельзя — запрет. Штраф пятьсот рублей. Может быть, верно, а может быть, и нет. Три дня назад два огромных белых медведя пришли в поселок и забрались в склад. Разбили шесть ящиков с тройным одеколоном, припасенных заведующим торговой точкой. Медведей отогнали выстрелами из ракетницы, но даже сегодня, если внимательно принюхаться, можно уловить легкий запах одеколона с той стороны, куда ушли медведи.
Говорят, что в Канаде до сих пор стреляют белых медведей. Анканто читал в газете, как богатые охотники на маленьких самолетах гоняются за медведем, пока тот не падает в изнеможении на снег. Тогда пристрелить его не стоит никакого труда.
На острове до запрета тоже охотились на медведя. Не для себя, а чтобы шкуру продать. Полярники покупали, летчики, разные приезжие. Самим медвежья шкура была вроде ни к чему: жили в домах, пологи не шили, а для одежды она была слишком тяжела. Били медведей и не думали, что их мало осталось на земле. Правда, стали замечать, что умка начал остерегаться населенных мест, человека обходить далеко. Приходилось гнаться за ним по торосистым льдам, изводить на него патроны. А потом пришел запрет. После запрета цена шкуры так подскочила, что бить стали бедного умку пуще прежнего, пока несколько человек не поплатились пятьюстами рублями и не предстали перед судом. Вот тогда охота на умку по-настоящему прекратилась, а медведи осмелели так, что стали приходить в селение и задирать собак.
Сейчас так, словно умку никогда не стреляли, и он стал вольным и не пугливым жителем Арктики, каким был много-много лет назад.
Когда Анканто встречал умку, он смело шел ему навстречу, и белый медведь всегда уступал дорогу человеку.
Так продолжалось долго, много лет подряд. Женился Анканто, родились у него дети, и однажды встревоженная жена ворвалась к председателю сельского Совета и закричала, что Анканто как ушел позавчера во льды, так до сих пор его нет.
Подняли тревогу, вызвали вертолет с полярной станции.
Летчик, покружившись над торосами, быстро нашел Анканто и взял его на борт. У охотника была покусана нога, но раны были неглубокие. Только много крови он потерял и едва не лишился ноги, которая застыла, как кусок строганины. Ногу анадырские доктора отстояли, и Анканто вернулся на родной остров, привезя рассказы об анадырских новых домах, где из стенки течет горячая вода, которую, однако, не рекомендуют заваривать, может быть потому, что она такая ржавая, словно в нее высыпали мешок кирпичного чая.