Слухи о новой жизни доходили и до тундры, но в основном жизнь здесь не менялась до поры до времени. Но вот приехал молодой безусый парень и сказал, что будет учить детей различать и наносить на бумагу следы человеческой речи. И будто бы без этого умения нынче чукча не может существовать. В стойбище посоветовались с мудрыми стариками, с шаманами и решили — школу открыть. Ибо это было куда более безобидно по сравнению с тем, что происходило на побережье, где в больницах русские доктора кромсали людское тело, вырезая испорченные органы, выискивая болезни в разрезанном человеческом теле, словно это морж или лахтак.
Дальше — больше. Приехали люди из Уэлена и сказали, что надо организовать колхоз.
Так и повелось: что ни месяц, то обязательно кто-нибудь приезжал. И каждый приезд оставлял после себя долгие и удивительные разговоры, многочисленные вопросы, на которые не было ответов даже у тундровых мудрецов.
Ранней весной приезды еще больше участились. Время было горячее: телились важенки, все мужчины круглые сутки находились в стаде.
В тот день в стойбище из мужского взрослого населения оставался один Гэмакэргын. Два дня назад, собирая стадо после короткой весенней пурги, он вывихнул лодыжку и лежал в чоттагине, с беспокойством думая о том, как без него справляются в стаде.
Послышался отдаленный лай собак, женские и ребячьи крики. В ярангу вбежала жена Гэмакэргына и сказала, что со стороны Уэлена идут упряжки.
Превозмогая боль, Гэмакэргын выбрался на улицу. Упряжек было две, и, когда они подъехали, он узнал дальнего уэленского родича Гэмауге.
Они сердечно поздоровались, и, согласно обычаю, Гэмакэргын позвал гостей в ярангу. Всего их было трое. Одного в стойбище уже видели: он приезжал рассказывать про колхоз. Гэмауге и так был хорошо известен, а вот третий был совершенно незнакомый человек с маленькими черными усиками, как бы вытекающими из ноздрей.
— Это фотограф, — сказал Гэмауге, показывая на усатого. — Он хороший человек, не бойтесь его.
Почему Гэмауге призывал обитателей стойбища не бояться фотографа, выяснилось позже, а пока женщины быстро вскипятили чайник, сварили свежего мяса и принялись потчевать гостей. Гэмауге рассказал о том, как на полярной станции зажгли электричество — новый, совершенно небывалой силы свет, заключенный в стеклянную бутылку. Гэмакэргын, человек рассудительный и умный, догадывался, что Гэмауге иногда для пущей важности привирает, рассказывая о всяческих чудесах на берегу, но как человек рассудительный и гостеприимный, делал вид, что верит каждому его слову, время от времени вставляя возглас удивления:
— Какомэй!
Гости поели, выпили весь чайник, и тут Гэмауге повел речь о том, за чем, собственно, и приехали в стойбище втроем. Вернее, говорил один из русских, не фотограф, а Гэмауге переводил.
— Чукчи отныне, как и все жители большой общей земли, которая называется Советский Союз, являются равноправными гражданами трудового государства… — сказал Гэмауге и пространно и непонятно попытался объяснить, что это такое — государство, потом махнул рукой: — Словом, мы как бы все поселились в одной большой яранге или в одном стойбище. И все у нас стало общим, как и ваше оленье стадо…
— Постой-ка, — перебил его Гэмакэргын, — наше стадо принадлежит только нашему стойбищу.
— Это верно, — сказал Гэмауге, — но и в то же время и всем советским людям.
— Это как понимать? — засомневался Гэмакэргын. — Значит, каждый житель Уэлена может считаться хозяином стада?
— Правильно! — обрадовался Гэмауге догадливости своего тундрового родича.
— Так дело не пойдет! — решительно сказал оленевод. — Что же, как захотят оленины, придут и поедят все мое стадо?
— Ну, это не совсем так, — после совещания с русским сказал Гэмауге. — Ведь и ты, в свою очередь, тоже являешься хозяином добычи уэленцев.
— Мне бы не хотелось этого, — скромно ответил Гэмакэргын. — Пусть каждый владеет своим и не зарится на чужое.
— Когда ты политически созреешь, — сказал Гэмауге, — тогда ты и поймешь. А теперь приготовься, сейчас этот человек снимет с тебя тень.
«Снять тень» — теперь такое выражение каждый понимает — значит сфотографировать человека. А тогда это прозвучало зловеще, тем более, что до стойбища доходили слухи о сопротивлении богатых оленеводов, у которых отбирали стада и делили между бедными. Доходило и до вооруженных стычек. Если с него, Гэмакэргына, хотят снять тень, то не иначе это из-за того, что он отказался признать хозяевами оленьего стада жителей прибрежного селения Уэлен.