— Будет проще, если ты пойдешь сам. Если откажешься, я способен унести твой труп на плечах.
При его габаритах Кузницкому не составило бы труда вынести меня из гостиницы. Я сказал:
— Я не могу тащить чемодан со связанными руками.
— Забудь о чёмодане. Его понесу я. Ты пойдешь впереди.
Я вышел из номера. Кузницкий шел следом, держа чемодан в левой руке, а револьвер в правой.
Конни стояла на площадке, глядя вниз. Подав нам сигнал, она начала спускаться.
В вестибюле никого не было. Мы вышли на улицу; перед входом стоял небольшой грузовичок. Прохожих поблизости я не заметил. Блондинка открыла заднюю дверцу, я залез в машину, внутри которой было пусто, если не считать валявшихся на полу домкрата и монтировки. Забросив чёмодан на сиденье, Кузницкий уселся на него, повернувшись ко мне лицом. Захлопнув за нами дверцу, Конни забралась в кабину.
— Устраивайся с удобствами, Куз, — крикнула она через фанерную перегородку.
Я сел на запасное колесо, прислонившись спиной к стенке.
Запустив мотор, Конни снова крикнула:
— Куда?
На восток вдоль реки, потом к югу, — ответил Кузницкий. — Не торопись, до темноты всё равно ничего нельзя сделать.
Я предположил, что под словом «сделать» он подразумевал убить меня и избавиться от трупа.
Хорошо бы грузовичок оказался краденым и его описание имелось в полиции. Тогда есть шанс, что его остановят где-нибудь по дороге. Но вряд ли многоопытный Кузницкий рискнет разъезжать с драгоценным грузом на угнанной машине.
Скорее всего налетчики взяли грузовичок на прокат и пользуются им на законных основаниях.
Когда машина тронулась, я потихоньку пошевелил руками, но не ощутил ослабления стягивавших их пут. Галстук был из эластичной шерстяной ткани, но Конни завязала несколько узлов.
Конни снова крикнула из кабины:
— Что ты сделал с толстяком?
— Он повесился у себя в номере, — небрежно ответил Кузницкий.
У меня похолодело в низу живота. Если бы я попридержал язык и не стал болтать, что наше с Джонсоном одновременное исчезновение вызовет подозрение, толстяк был бы ещё жив. Конечно, впереди его ждал один конец — смерть, но сейчас, во всяком случае, он сидел бы рядом со мной.
С сомнением в голосе Конни спросила:
— Думаешь, легавые поверят в самоубийство?
— Он оставил записку. Правда, прямо он не говорит, что решил свести счеты с жизнью, я не хотел, чтобы он знал, что через минуту сыграет в ящик, но смысл понятен. «Жаль, но у меня только один выход» — вот что я ему продиктовал. Написана она его рукой. Кто знает, может легавые и поверят, что его смерть и исчезновение Мэтта — просто совпадение.
«Несчастный Марвин!» — подумал я. Я представил, как он дрожит под дулом револьвера, как пишет то, что ему диктует безжалостный убийца. Наверняка он понимал безнадежность своего положения и писал, подчиняясь приказу, чтобы продлить свою жизнь хоть на несколько минут.
Я сидел на колесе, поперек которого лежала монтировка. Немного переместившись, я подцепил её концом связавшего мои руки галстука. Мне показалось, что после того, как я несколько раз напряг и отпустил кисти, узлы подались. Минуты через две-три я предпринял новую попытку.
Грузовичок свернул направо. Вскоре скорость увеличилась, и я понял, что мы выехали из города.
Перекрывая шум двигателя, Конни громко сказала:
— Куз, надо где-нибудь остановиться и перекусить.
— Нет, — решительно ответил он. — Потерпим до вечера.
— Я тоже ничего не ел, — заметил я.
Он лишь усмехнулся.
Я упорно растягивал свои путы, крепко зацепив галстук за конец монтировки.
XIX
Спустя полчаса Конни спросила:
— Долго мы будем так кататься?
— Сколько у нас бензина? — поинтересовался Кузницкий.
— Полный бак.
— Покатаемся до темноты. Когда наш друг покинет нас, заправимся и рванем на юг. Укроемся в одном надежном местечке и переждем грозу.
Кузницкий явно планировал разделаться со мной подальше от дома, чтобы тело никогда не нашли.
В машине было жарко и душно. Руки у меня вспотели. Галстук стал влажным от пота, и ткань растягивалась теперь легче и быстрее, Кузницкий не спускал с меня глаз, и действовать энергичней было рискованно. Стоило ему заметить напряжение на моем лице, и он немедленно заставил бы меня повернуться, чтобы проверить узлы на моих руках.
Мы ехали ещё минут двадцать, прежде чем мне удалось растянуть галстук настолько, что я смог освободить руки.
Продолжая держать их за спиной, я уцепился пальцами за монтировку и слегка сместился в сторону. Заметив моё движение, Кузницкий приподнял револьвер и прицелился мне в грудь. Потом, понаблюдав за мной, решил, что просто устраивался поудобнее. Он снова положил револьвер себе на колени.