— Привет, Макги. — И протянул мне руку. Я смотрел на него до тех пор, пока он не убрал руку. Тогда он сделал неловкую попытку засмеяться: — Господи, неужели ты до сих пор на меня обижен?
— Я на тебя не обижаюсь, Гарри. Но почему мы должны пожимать друг другу руки?
— Послушай, я хочу поговорить с тобой. Ты сейчас не занят?
— О чем будем говорить?
— О Мэри. Я понимаю, на свете не существует ни одной причины, по которой ты должен был бы мне помогать, но это касается… благополучия Мэри.
— С ней что-нибудь случилось?
— Не знаю. Я не знаю, что с ней.
Я внимательно посмотрел на него — у него был нездоровый цвет лица, и было заметно, что он сильно обеспокоен и расстроен. С тех пор как я видел Гарри последний раз, его черные волосы заметно поредели.
— Мне просто больше не к кому обратиться, — сказал он. — Хочешь, я скажу «пожалуйста»? Пожалуйста!
— Поднимайся на борт.
— Спасибо. Большое тебе спасибо.
Мы вошли в каюту. На мне были только старые полотняные шорты. В каюте было прохладно — кондиционер работал на полную мощность, и пот у меня на груди и плечах быстро высох.
Гарри огляделся по сторонам, кивнул и заявил:
— Здорово. Здесь просто здорово. Хорошо, наверное, так жить.
— Выпить хочешь?
— Бурбон, если у тебя есть.
— Есть.
— Со льдом, если можно.
Я достал бутылку и бокал. Потом, посмотрев на свои измазанные руки, сказал:
— Лед можешь взять вон там. Я пойду помоюсь.
— Благодарю. А ты по-прежнему в отличной форме, Макги. Жаль, что у меня нет на это времени. Пожалуй, мне просто необходимо заняться своим здоровьем.
Пожав плечами, я вошел в душ, снял шорты, бросил их в корзину с грязным бельем и, думая о Мэри и о том, что с ней могло произойти, включил воду. Теплая вода смывала с моего тела остатки машинного масла и мазута, а я полностью погрузился в свои размышления. Когда мы с ней познакомились, её звали мисс Мэри Диллан. Потом она неожиданно, — может быть, даже слишком неожиданно — стала миссис Гарри Бролл. Я надел часы — они показывали почти четыре часа, к шести мы с Мейером были приглашены на вечеринку. Я надел чистые брюки, белую парусиновую спортивную рубашку и старые мексиканские сандалии, потом зашел на кухню и налил себе немного джина со льдом. Гарри сидел на желтом диване и курил маленькую сигару, вставленную в белый пластиковый мундштук.
— Как это, наверное, здорово, когда ты можешь в любой момент взять и уплыть куда-нибудь.
Я устроился в кресле напротив него, сделал большой глоток и поставил свой стакан на кофейный столик.
— У тебя проблемы, Гарри?
— Я хочу сказать тебе, что тогда вел себя как дурак…
— Забудь об этом.
— Нет, пожалуйста, выслушай меня. Я должен объяснить тебе, что тогда произошло. Считается, что первый год брака самый трудный, верно?
— Так говорят.
— Я знал, что вы с Мэри были друзьями. Это же не секрет, верно? Вы с Мейером даже были приглашены на нашу свадьбу и всё такое. Ну так вот, мне ужасно хотелось знать, насколько хорошими друзьями вы были. Я постоянно думал об этом, но по-настоящему я не хотел знать правду. Ты понимаешь?
— Конечно.
— Однажды мы с Мэри поссорились. Это была первая настоящая ссора. Когда люди женаты, им нельзя пить и ссориться. Потому что спьяну иногда говоришь то, что на самом деле вовсе не хотел сказать. Я стал болтать всякие гадости про неё и про тебя. Ты же знаешь Мэри, у неё сильный характер. Она терпела, терпела, а потом не выдержала и сказала мне всё прямо в глаза. Я это заслужил. Она сказала, что вы плавали вдвоем на твоей яхте вдоль западного побережья до Тампы и что она прожила на борту целый месяц, готовила для тебя еду, стирала твою одежду и спала в твоей постели, а ты был добрым, нежным и очень хорошим — в общем, как мужчина на порядок выше меня. Я ужасно разозлился, хлопнул дверью, забрался в свою машину и приехал сюда, чтобы как следует отделать тебя. Обычно я хорошо владею собой, и в тот вечер я был недостаточно пьян, чтобы это послужило для меня оправданием. Господи, мне в жизни не забыть того позора, что я пережил тогда — ведь все мои удары приходились только по плечам, рукам и локтям.
— И по макушке.
Я разбил костяшки пальцев. Смотри, вот эта косточка до сих пор не на месте. А сколько раз ты меня ударил? Знаешь?
— Конечно, знаю. Два раза.
— Два раза, повторил он с горечью. — Господи, какое дерьмо.