Ламбер не стал дожидаться, пока она договорит, подберет слова, а выхватил телефон и, несколькими нажатиями кнопок нырнув в функцию меню, выхватил на экран фамилию: «ПАСТУХОВ С». И номер мобильного телефона.
Пастухов
— А ничего тут кормят, — сказал Муха. Артист, уже принявший на грудь немало отличного местного вина, отозвался со своей фирменной ехидно-насмешливой ноткой:
— Вот уж ты бы говорил! А то сам — Муха, а трескаешь, как слон.
— Я? Трескаю? Как слон?
— Хорошо, даю поправку. Вкушаешь яства как представитель класса млекопитающих из отряда хоботных. Такая форма изложения тебе больше нравится?
Муха покрутил пальцем у виска и снова набросился на еду. Вне всякого сомнения, мой недавний хозяин Тахир-ака, владелец милейшей «Гостиницы», нашел бы в лице Мухи куда более благодарного постояльца, нежели я, грешный. Я всегда любил простую русскую пищу, и в разумных количествах, а такое откровенное чревоугодие — это не по моей части. Впрочем, и Муха впал в этот грех совсем недавно. Наверно, с тех самых пор, как он на пару с Боцманом создал частное детективное агентство «X». Вероятно, сидение в офисе провоцирует тягу к усиленному питанию. Не обращая внимания на комментарии Артиста, Муха покончил с шурпой и как следует налег на нухад (это такой среднеазиатский крупный горох, потушенный с бараниной).
— Э-э, не очень увлекайся гороховыми блюдами, — не оставлял его в покое Артист. Тебе, конечно, наплевать на то, что будет с твоим брюхом после этого гороха, мне тоже. Но должен же ты подумать о бедном Доке. Все-таки он наш товарищ! Ему с тобой в одном номере жить, а ты уже целое блюдо этой гороховой стряпни схомячил. Да еще с бараниной… Баранина — она тоже, знаешь, способствует… гм…
Чему именно способствует поедание баранины, я не дослушал (хотя, собственно, и так примерно догадываюсь). Зазвонил мобильный. Неисправимый Артист, мельком взглянув на определившийся номер, высветившийся на экранчике, съязвил:
— Неужели решил француз попросить помочь с девчонкой? Восток — дело тонкое, где уж этим рафинированным иностранцам…
Я поднял над столом руку — помолчи, мол.
— Слушаю, — сказал я.
— Сергей, поднимитесь в номер.
— Это не горит? А то мы тут в баре сидим… Вы же сами просили…
— Просил. Но все равно поднимитесь в номер. Мне срочно нужно вам кое-что сообщить…
— Хорошо. Сейчас буду. У вас все в порядке?
— В каком смысле? — Мне показалось, что Ламбер даже несколько растерялся. Муха же, жуя, хмыкнул с этакой язвительной, все понимающей ухмылочкой. Я отозвался:
— Ладно. Сейчас…
— Что, как я и предполагал? — немедленно вступил в беседу Артист, наливая себе еще вина. — Наш милый друг никак не может справиться с жаркой восточной Гурией и зовет на помощь русскую силушку? То-то Бахрам тут недавно пробегал, как ахалтекинский жеребец. Наверно, беспокоится за здоровье клиента.
— Артист, что-то ты сегодня уж очень разговорился, — с некоторой досадой сказал я. — Я, конечно, понимаю, что тебе весело. Вино все-таки тут хорошее. Но не слишком ли ты себя легкомысленно ведешь?
Я не против вина, не против веселья. Но раз уж мы на задании, раз уж мы вышли на тропу войны, надо быть не просто в форме — в постоянной боевой готовности. Мало ли что случится в следующую минуту?
— Посерьезнее надо быть, мужчина, — присоединился ко мне Муха, вытирая лоснящиеся губы носовым платком, — на Востоке принято быть чинно-томным. Или томно-чинным. Ну вон как те молодые люди.
Свои слова он сопроводил кивком в сторону перил, ограждающих балюстраду, на которой мы сидели. Я машинально взглянул в том направлении, куда указывал Муха — вниз, в холл, куда только что вошли трое местных. Это были молодые узбеки (или таджики, их тут тоже предостаточно, а тех от других я не отличаю), двое — лет по двадцать пять, третий чуть постарше. Все невысокие, крепкие, с гладкими смуглыми лицами, одеты безо всякого намека на восточный колорит — в ветровках, один — в светло-сером пиджаке. Этот, воровато оглядываясь, говорил о чем-то по мобильному телефону. Собственно, они привлекли мое внимание только потому, что на них указал Муха. Но уже в следующую минуту я совершенно отвлекся от них. Я встал из-за столика, собираясь уже было идти, как Артист придержал меня за рукав:
— Если что надо, передай, что тут есть настоящий мужчина, который всегда рад повидаться с красивой восточной женщиной. Он, правда, мал ростом, жрать горазд, да и погоняло у него Муха, зато Казанова из него — хоть куда!
Муха поперхнулся куском самсы, а я сказал:
— Что-то ты очень игривый сегодня, Семен. Как бы не пришлось плакать, а, боец? Мне вот почему-то совсем Не смешно. Больше того, лично мне интуиция подсказывает, что в любой момент можно ждать осложнений. Самых непредвиденных и в любой момент. Зря улыбаешься, Я тоже улыбался, слушая рассказы Тахира-ака, пока не оказался там…
«…в охваченной глухим безумием дехканской деревне, а потом в тутовой роще на предгорьях близ Аввалыка», — договорил кто-то внутри меня, и я осекся, не став более изъясняться вслух. Артист внимательно посмотрел на меня, похлопал по руке чуть повыше локтя, а потом налил в мой бокал вина и молча протянул. Я понял: он меня успокаивал. Дескать, дурака-то он валяет, но сам начеку Вид у него был вполне серьезный, только в темных глазах еще чуть посверкивала ироническая искорка. Я, не говоря ни слова, выпил вино, а потом направился в номер. Сначала хотел подождать лифт, но подумал и пошел пешком: с лифтом здесь творятся удивительные безобразия, несмотря на известную дороговизну отеля.
Через пару минут я вступил в гостиничный коридор, в конце которого и располагался наш с Ламбером номер. Я прошел по мягкой ковровой дорожке, которой был выстелен пол. Напротив нашей двери она была смята и откинута. Я усмехнулся: что это? Или наш француз так перетрудился, что поспешил аж вытолкать девушку из номера? Впрочем, усмехался я недолго: из-за двери до меня долетели разной высоты мужские голоса. Не думаю, что Леон Ламбер сменил ориентацию и пригласил в свой номер еще и мужчин. Хорошо, допустим, что один голос принадлежит Ламберу. Тогда кому же принадлежит второй?
В этот момент в душе у меня всплыли все мои невнятные, казалось бы, ни на чем не основанные предчувствия. Я даже пожалел о том, что у меня при себе нет оружия. Впрочем…
Я приложил ухо к дверной панели. Потом вытянул из кармана ключ и осторожно вставил в замочную скважину. Счастье, что тут новые замки: дверь раскрылась абсолютно бесшумно, даже не щелкнул язычок. Клин света выбился из-за приоткрытой мною двери, и тотчас же послышался характерный звук: кто-то, стоя прямо у двери, шмыгал носом. И в ту же секунду до меня донесся голос Ламбера:
— А я говорю вам, господа, что вы не имеете права. Я вызову охрану отеля. Я буду жаловаться в посольство, наконец. Я — иностранный турист, а вы…
— А мы пришли пригласить вас в гости к одному очень уважаемому в городе человеку, — довольно бесцеремонно перебили моего соседа по номеру. — Очень хорошему человеку. Кто говорит о том, чтобы причинить вам хоть какой-то вред, почтенный?
— Это нарушение всяческой законности!..
Как ни тревожно мне было, как ни противопоказано было моменту веселье, я с трудом сдержал ироническую усмешку. Бедный, бедный француз!.. Даже после того, как он добился себе на задницу приключений (пока что не разработанных подробно) здесь, в Самарканде, в ноябре прошлого года, даже после того, как его едва не убили в Москве в декабре того же года, он все равно продолжает наивно апеллировать к какой-то законности. Напрасные слова, смешные, бессмысленные в условиях этой махровой азиатчины и — если брать шире — в условиях всего этого балагана постсоветского пространства!.. Я потянулся всем телом и, бесшумно проскользнув в приоткрытую дверь, увидел прямо перед собой толстую красную шею того типа, что шмыгал носом у самого входа. Прикрывает тыл. Обеспечивает конфиденциальность этой милой беседы, так сказать. Ну кто же ее так обеспечивает, ребята?