- Боже мой, сохрани меня передо мною же! – произнес рыцарь.
- Аминь, - спокойно ответил на это сидящий. – Да убережет тебя Господь перед твоей слабостью.
Рыцарь оторвал взгляд от распятия и поглядел на своего собеседника.
- Брат мой, разве не помнишь ты, что этот человек неоднократно освобождал взятых в плен орденских братьев, это он спас комтура Оттона и его людей в захваченном Иоганнисбурге, что он всегда защищал…
- Я как раз просил Господа, хотя ты наверняка не дослышал, чтобы именно тебя всегда защищал перед слабостью в сражении со злом, ибо слабостью являются жалость и слезливые воспоминания, пристойные лишь женщинам. То, о чем ты вспоминаешь, было давно, времена изменились. Но наши обязанности не поменялись, и их следует исполнять.
В глазах рыцаря блеснуло отчаянное возражение.
- Я, брат Великого Магистра Ордена Девы Марии… я, перепоясанный рыцарь… я должен быть палачом?!... Да еще и таким образом, не кинжалом или мечом!... Брат!...
- Ты обязан быть десницей справедливости, а перед тем забрать назад принадлежащее нам. И ты знаешь как Иди уже!
Рыцарь упал на колени.
- Брат, умоляю тебя… Прикажи мне выйти на бой одному против сотни, я пойду!... Прикажи отобрать жизнь у врага, но в сражении, на поле, не так!...
- И так необходимо для славы Господней.
- Что?! Пятая заповедь: не убивай, - сказал Спаситель!... Пускай это сделает кто-то другой!
- Ты ошибаешься. Пятая заповедь: не убий, вот что сказал Господь. Своих рук ты не запачкаешь, все сделают кнехты. Ты же только проследишь. Убийство язычника, это не грех, даже убийство его таким вот образом, не скрываю – варварским. Так желает Ягелло, и это повиснет на его совести, а то, что он поручил это нам, то в этом же наше счастье, ибо мы сможем вернуть себе розовое серебро. Впрочем… убийство вождя язычников, который сражается с Христовой верой ради деревянных идолов, что размножаются по их лесам, это поступок – милый Святейшей Троице! In morte pagani gloryfikatur Christus[3]… Пойми наконец, брат! Без этого серебра, даже если бы у нас были самые острые на всей земле мечи, самые твердые щиты и самые мужественные сердца, здесь мы не удержимся, раньше или позднее нас сметут!
- Нам поможет Господь!
Сидящий снисходительно поглядел на стоящего на коленях, в его глазах замерцала тень изумления человеческой наивностью.
- Воистину… он поможет нам, но только если мы поможем себе сами!... Вот ты говоришь: кто-то другой… Кто?! Амое главное из всех вещей – это наше быть или не быть! Секрет хнают всего лишь пять членов Ордена: Hochmaister, Grosskomtur, Oberster Marschall, Oberster Spitter и Tressler[4]. Теперь ты стал шестым. Шестым я сделал тебя без согласия на то Большого Совета, который обвиняет меня в утрате сокровища. Посвящая тебя, я нарушил закон, но должен был это сделать, поскольку сам уже слишком стар, чтобы ехать туда, а помимо себя я доверяю только лишь тебе, брат!
Он склонился и поднял рыцаря с колен, чтобы прижать его к себе.
- Если ты этого не сделаешь, это станет приговором мне и тебе! Фон Ротенштейн только и ждет, чтобы убрать нас. Смерть Кейстута и пурпурное серебро заткнут ему рот, ты же после меня примешь на себя руководство Орденом! Но Большой Совет выразит на это согласие только тогда, когда ты свершишь столь великое деяние.
Голова рыцаря дрожала в объятиях старца, голос которого неожиданно сделался ласковым и мягким, словно тело змеи:
- Ты сделаешь это, брат, для нас двоих, для Ордена и для Христа, ведь правда?...
- Сделаю… - прошептал рыцарь.
- Да укрепляет твой разум и десницу твою Дух Святой. Поспеши, Ягелло может раздумать, или же он сам может узнать о пурпурном серебре и обокрасть нас… Опасаюсь я этого языческого пса…
- Я боюсь только Бога…
В голосе Великого Магистра зазвенела колокольная бронза:
- Я же имею право отпустить грехи любому, кто действует во славу Ордена! Ego te absolve in nomine[5]…
- Брат, - перебил его рыцарь, - заглядывая в глаза собеседнику, - веришь ли ты в спасение?... И, ради христовых ран, скажи мне правду!
Старец ласково поцеловал его и произнес:
- Una salus servire Deo, caetera fraudes… Intelligis?... Prudenter age et fiat voluntas Dei… Sine mora![6]
В этот момент Келли расхохотался во весь голос: ха, ха, ха, ха, ха! – и пришел в себя. В соответствии с записью доктора Ди: это сам сатана расхохотался при последних словах, а медиум, сам того не понимая, лишь воспроизвел эту реакцию, как перед тем воспроизвел диалог Великого Магистра Винриха фон Книпроде с его младшим братом Ульрихом.
Второй сеанс состоялся вечером того же дня. На сей раз Келли увидел темный коридор замка в Креве. В освещенной лучиной нише стояло четыре человека: комендант замка, Прора; его брат, молчащий пес крестоносцев, Бильген[7]; прибывший с Бильгеном посланник Ягеллы, Зыбентей, и безымянный палач, местный, человек Проры[8]. Далеко, на другом конце коридора, раздались сильные удары по полу, эхо от них бродило вдоль стен, и казалось, будто весь замок дрожит в своих основаниях. Четверо ожидавших увидели в полутемном провале увеличивающиеся силуэты – это был Книпроде с сопровождавшими его кнехтами и ведущий их заместитель Проры. Бильген склонился к уху брата:
4
Великий Магистр, Великий Комтур, Главный Маршал, Великий Госпитальер и Казначей Ордена (нем.).
6
Единственная дорога спасения – в службе Божьей, остальное – суета… Понимаешь?... Действуй с умом, и да деется воля Божья… Без промедления!
7
Игнаций Ходжко написал о нем в своих "Литовских образах": "
8
Согласно словам Ходжко, человека эта звали Кучуком; в соответствии с другими источниками: учиком или Кучыком. Различные источники сообщают разновидности имен: Прора (Прокша, Прокса) и Зыбентей (Зибентий, Зыбентей, лисица зибентей). Им должны были помогать два горожанина из Кревы: Гедко (Галько) и Мослев (Мостев). Согласно некоторых сообщений, Мостов (Мостув) был братом Бильгена, следовательно, то ли Ходжко ошибается, делая Прору братом Бильгена, либо у Бильгена было два брата; а может Мостев и Прора – это один и тот же человек. – Прим. В.Л.