- Молчи, подлый! – крикнул комтур, но Бильген все так же баррикадировал дорогу своим телом и своими словами:
- Рыцарства ему захотелось, сучий потрох!... Не зайдешь ты туда с мечами, не будешь меряться со стариком, это тебе не турнир! Он убил бы тебя, а потом – и не подойти, разве что с самострелом, выставляясь на гнев князя! Возьми кнехтов и веревку, разве что руками справитесь, дело ваше, вот только…
Закончить он не успел. Книпроде молниеносным движением приставил ему кончик меча под подбородок и прошипел:
- Слишком много лаешь, пес. Одно движение, и я прошью тебе горло. Ганс!
Стоящий ближе всего кнехт подскочил, вырвал у застывшего Бильгена ключ из-за пояса и по знаку комтура открыл дверь.
- Присвети!
Кнехт снял факел со стены и сунул его в темноту камеры. Неожиданно он вскрикнул и с побелевшим лицом отступил назад. Все забежали вовнутрь, толпясь в двери, и остановились будто вкопанные. Под окном на привязанном к решетке серебристом шнуре от ферязи висело величественное тело князя Жмуди. Голова у него свесилась на грудь, ладони были стиснуты в кулаки настолько сильно, что казалось, будто бы слышен треск суставов. Через мгновение, тишину, разрываемую тяжелым дыханием крестоносца, нарушил Зыбентей, что-то бормоча по-литовски. Книпроде из всего понял лишь одно слово: Бируте, и повернулся к Бильгену с вопросом. Тот же, весьма вежливо, словно бы толко что между ними ничего и не произошло, пояснил:
- Про Кейстута он сказал, что тот сдох, как и его девка, нарушившая закон Праужиме.
- Что ты сказал?!
- А вы и не знали, господин? Зыбентей, прежде чем прибыть сюда, утопил ее по приказу князя в Бресте, как собаку. Это уже дней пять назад случилось.
Лицо комтура начало синеть, и вот тут Келли потерял сознание, опустившись на ковер.Это было ровно в полночь.
Вот что стало мне известно из заметок доктора Ди, найденных мною в Англии. Достоверная ли это запись? С точки зрения графологии, она вне всяких сомнений, вышла из-под руки мага. А вот как с достоверностью? Скрупулезный и рационально-холодный ученый, Роман Бугай, изучив жизнь доктора, написал: "Ди, мистик и сторонник магии, в глубине души всегда оставался ученым и честным искателем истины".
Но давайте еще раз вернемся к Ульриху фон Книпроде. Из Кревы он отправился в Палангу, а его люди по дороге говорили, что командир страдает от странного заболевания, которая неожиданно превратила его в старика, и потому-то он молчит, словно заколдованный. В Паланге крестоносцы попали в засаду, приготовленную жмудинами. Большую часть кнехтов вырезали в бою, но нескольким удалось сбежать. Никто из них не знал, что комтур мог бы не допустить сражения и тем самым всех спасти, если бы он представил жмудинским воинам пароль, полученный от Кейстута. Только брат Великого Магистра Ордена этого не сделал.
Как для нападавших, так и для защищавшихся непонятным было то, что комтур даже не добыл меча. Он сидел на своем коне в неразберихе сражения и ждал. Могло казаться, будто бы он мертвенным взглядом следит за резней собственных людей, только на самом деле он видел лишь безбрежную пустоту мира, растянувшегося от Паланги до самых дальних горизонтов творения Господа, в которой находился только он один.
Книпроде позволил взять себя в плен без сопротивления. В глубине Жмуди, между обширными озерами в окрестностях Ворни, его поставили, сидящего на коне и привязанного к седлу, в полном доспехе, на вершине жертвенного холма; коню ноги закопали в землю, обложили бревнами и хворостом, после чего подожгли Священный Огонь, а сбившийся вокруг народ презрительно пел на своем странном наречии:
"Ant kalnelio, prie upelio
Dieną naktį ugnele smelk,
smelk, smelk.
Ten Žvaginis su Ruginiu
Oželi dievni at garbes smaug,
smaug, smaug.
Tu oželi žilbardzeli auk,
auk, auk.
Dievuks musų tavęs lauk,
lauk, lauk.
("Там на горе, при ручье,
Днем и ночью огонь горит,
горит, горит.
Там Жвагинис с Ругином
Козлов во славу Бога давят,
давят, давят.
Ты, козел седобородый, расти,
расти, расти.
Наш Бог тебя ожидает,
ожидает, ожидает".)
Закованный в сталь "козел", казалось, и вправду растет по мере того, как языки пламени охватывали костер, и поднимался к небу вместе с дымом вместе с чудовищно хрипящим конем. Белый его плащ, украшенный черным крестом, вздулся пузырем и сгорел в мгновение, словно сухой лист, а доспехи постепенно раскалялись, принимая цвет интенсивного багрянца.