Ему хотелось крикнуть им в лицо: "Вы и не представляете, как она любит меня, как целует по утрам, провожая на работу, как ласкает усталого, когда прихожу домой... " Хотелось крикнуть, но... в действительности ничего подобного не было. Страшное сомнение, закралось в душу. Проклятие! Что они привязались к нему?
- А ты поезжай домой да посмотри сам,- послышался снова подначивающий голос.
- Бьюсь об заклад, в своем курятнике ты найдешь чужого петуха!
- Нет уж, лучше не езди, Стефан! А вдруг там большой и сильный петух?
Стефан бросил молоток. Губы дрожали. Он чуть не плакал, но, к счастью, сдержался и проглотил обиду. Ему не хотелось оставаться посмешищем на всю жизнь. Он жаждал уважения и завидовал каждому, кто казался настоящим мужчиной.
- А вот и поеду!- воскликнул Стефан. - Поеду и посмотрю, как там у нее дела.
Он направился в барак за своим пальто.
- Эй, Яворский, ты куда?- окликнул его надсмотрщик.
- У меня заболел живот,- ответил Стефан. - Еду домой. - И вызывающе добавил: - Там моя милая женушка приготовит мне что-нибудь вкусненькое, а вы оставайтесь здесь на холоде.
- Твоей жене есть о ком позаботиться,- равнодушно бросил надсмотрщик. Иди работай, иначе я удержу с тебя дневную зарплату.
- Удерживай,- ответил Стефан, вошел в барак и вскоре вернулся в пальто. .
- Хлеб с мясом я оставляю здесь,- сказал он с вызовом. - Дома у меня достаточно.
Стефан неторопливо вышел из лагеря, стараясь не слышать язвительных насмешек, несущихся вслед. Отойдя подальше, он бросился бежать к маленькой станции.
Сначала его не хотели впускать в поезд. Он сказал, что болен. Ему поверили, так как он действительно выглядел больным: бледный, со слезящимися глазами, с каплями пота на лбу. Он вошел в вагон. В этот полуденный час в нем находились почти одни немцы.
Стефан прислушивался к стуку колес и к биению своего сердца. Он смотрел на родные заснеженные дали, чувствовал, как утихает волнение, и уже жалел, что поддался первому порыву. Ванда, конечно, занимается хозяйством. Она, наверное, уже готовит для него ужин. Что же ей сказать? Сказать, что плохо себя чувствует? Тогда она, возможно, пожалеет его и приласкает так, как он видел часто в своих мечтах.
Беспокойство сюда вернулось, когда он вышел на маленькой станции Хржанов и зашагал по скользкой укатанной дороге к дому. Здесь все знали друг друга, как обычно в деревне. Почему же прохожие так странно смотрят на него? Что в их взглядах - насмешка, любопытство, презрение или злорадство? Он ускорил шаг. Вот и его ветхий домишко, стоящий в саду, огороженном частоколом. Под снегом гряды, на которых он сажал картофель и овощи.
Сердце снова учащенно забилось, во рту пересохло. Он жалел, что пришел. А вдруг все это правда? Что тогда делать? Что сказать? Уж лучше бы не знать такой правды!
У него не было ключей, но он передумал стучать в дверь, решив обойти сначала вокруг дома. Шторы на окнах кухни были задернуты, а дверь на черный ход заперта.
Сомнений больше не оставалось. Следов кованых сапог на тропинке, ведущей к дому, он не увидел. Но маленький "фольксваген" стоящий во дворе, говорил без слов.
В доме находится мужчина!
И этот мужчина - немец!
Стефан похолодел, совсем растерялся, не зная, что делать. Может быть, уйти? Побродить по пустынным снежным полям, а вечером прийти как ни в чем не бывало, словно с работы? А что дальше? Снова ехать в Миколув? Работать? Слушать язвительные насмешки и знать, что все это правда?
Он смотрел на снег под ногами, но видел лишь осколки своего потерянного счастья, черепки разбитой вдребезги мечты.
- Я должен убедиться!- произнес он вполголоса.
Крышка угольного люка примерзла намертво, и ему стоило немалого труда сдвинуть ее с места. Стефан скользнул вниз, не обращая внимания на то, что весь перемазался углем. Уголь! Еще одно сокровище, которого нет у других, а здесь полон погреб. Какой же он слепец, какой дурак! Проклятие! Как же смеются над ним люди!
Из подвала он осторожно прошел, в кухню и снял там ботинки. Внизу никого не было. Печь жарко натоплена. Не удивительно, что здесь пусто. Где еще быть немцу, как не в постели? У Стефана с Вандой общая кровать. Значит, все происходит в его собственной постели... Черт побери! При чем тут постель? Главное, что жена действительно изменяет! Какая разница где?
Наверху, у двери в спальню, Стефан остановился и прислушался к голосам - рокочущему басу немца и сладострастному хихиканью Ванды. Его Ванды! Она, оказывается, способна веселиться, похотливо смеяться от удовольствия. Его же, законного мужа, она обычно избегала, постоянно жалуясь на усталость.
Рука автоматически потянулась к двери. Стефан шагнул в комнату и молча остановился. Да и что он мог сказать? Все было ясно без слов.
Ванда. Красивая, проклятая, грешная, желанная и потерянная Ванда в объятиях немца. Самоуверенного жирного немца с бычьим загривком и невыразительным, бесцветным лицом.
При появлении Стефана они замерли. В комнате стало так тихо, что было слышно чириканье воробьев на улице. Но вот прекрасные глаза Ванды вспыхнули диким пламенем. В них не было ни стыда, ни раскаяния. Одна ярость.
- Что тебе здесь надо, проклятый идиот?- крикнула она.
- Ничего, - ответил Стефан, облизывая пересохшие губы. - Просто посмотреть.
- Ну и смотри, осел!
- Как ты посмела? - произнес Стефан, посмотрев на немца, лениво почесывавшего грудь. - Ведь я твой муж...
- Муж?- с ехидством прервала она. - Муж! С твоей-то нищенской зарплатой и с сотней никчемных профессий!
- Немец - и в моей постели!- продолжал Стефан, еще не веря, что все происходит не во сне, а наяву.