- Фото!- воскликнула она, схватила Стефана за руку и потащила за собой. - Конечно. Фото.
В комнатушке пахло старостью и нищетой.
- Вот фото!- показала она на портрет на комоде.
Допотопная фотография жениха и невесты, застывших в неестественных позах.
- Мой муж. Его застрелили шкопы.
- Мне нужна карточка Генека. Вашего сына Генека. Понимаете?
- Сына?
Ее лицо прояснилось, она выдвинула ящик комода и достала несколько фотокарточек, на которых Стефан с трудом узнал Генека. Он выхватил карточки из ее рук.
- А теперь мне надо уходить,- заторопился Стефан из этого мрачного дома. - Генек в тюрьме. Он убежит и придет к вам в следующем году, первого мая. К этому времени вам надо скрыться, иначе шкопы схватят вас. Спрячьтесь где-нибудь. Генек найдет вас. Вы поняли меня?
- Да, да! Я поняла,- сказала она.
Уход Стефана был похож на бегство. Уже у самой двери он услышал, как женщина прошептала:
- Я не могу!
- Что не можете?- обернулся он к ней.
- Не могу уйти отсюда. Ведь вернется мой сын...
И тогда Стефан действительно убежал.
- Достал фотографию?- спросил шепотом Генек.
- Достал.
- Видел моих стариков?
- Да,- с трудом вымолвил Стефан.
- Крепкий старикан у меня папаша, не правда ли?
Стефан взглянул на худого, еще не оправившегося после штрафной команды Генека и подтвердил:
- Да, крепкий!
- Что он сказал?
- Он сказал... он сказал, чтобы ты скорее убежал и рассчитался с проклятыми шкопами.
Генек улыбнулся. Страшной была эта улыбка на его исхудавшем лице.
- Я так и знал. Мой отец не подкачает. Он уж такой, мой старик! И мать тоже видел?
- И мать видел!- ответил Стефан.
- Бодрая женщина, не так ли? Сколько ей сейчас... Наверное, пятьдесят три! Ей ведь не дашь столько, правда?
- Конечно, нет!- сказал он и бросил Генеку свой завтрак - бутерброды с ветчиной и сыром. - Поправляйся! Тебе понадобятся силы...
- Прекратите разговоры!- прикрикнул на них эсэсовец.
- Да, мои старики не позволят помыкать собой!- продолжал тихо Генек, развертывая пакет Стефана. - Свой непримиримый характер я унаследовал от них. Вот это завтрак! У тебя же ничего не осталось.
- Я уже поел,- ответил Стефан и ушел из карьера. У него больше не было сил смотреть в глаза Генеку.
- Слышали, что он сказал? - спросил Генек Тадеуша и Казимира, протягивая им хлеб. - Ну и кремень мои старики! Они с ума сходят друг об друге. Ну а если не поладят, то дерутся как львы. Мне кажется, что для них это просто развлечение. Ведь после ссоры они опять спят вместе, и тогда даже на улице слышно, как скрипит кровать. С такими шкопам не справиться.
- Замолчи там! Не то спущусь вниз,- угрожающе крикнули сверху.
- Заткнись, сволочь,- прошептал Генек. - Теперь, когда я получил весточку от своих стариканов, я бы с удовольствием перегрыз тебе глотку.
- Ты был в Кольцах?- спросил Эрих Брамберг Стефана. Немец удобно развалился в кресле, обняв Ванду, сидевшую рядом.
- Был,- ответил Стефан.
- Мы здорово похозяйничали в этих Кольцах,- хвастался Брамберг. - Да, впрочем, в этой стране мы везде навели порядок... К концу войны не много останется поляков. Вам повезло, что я с вами...
- Ты зачем приходишь сюда? Спать с моей женой или превозносить свои заслуги?- рассвирепел Стефан.
- Это еще что за разговорчики?- удивился Брамберг. - Пришла охота поболтать?
- Оставь меня в покое,- зло сказал Стефан. - Можешь спать с моей женой, а меня не трогай!
- Пошли, Ванда,- вне себя от негодования проговорил Брамберг, отбросив в сторону спичку, которой ковырял в зубах. - Если это дерьмо будет слишком распускать язык, то я...
Она заторопилась увести его в коридор, на лестницу. Скрипнула четвертая ступенька, потом одиннадцатая.
Стефан глубоко и прерывисто дышал. Он чуть-чуть не выдал себя, этот новый Стефан Яворский. Ноги еще дрожали, а руки были мокрыми от напряжения, которое потребовалось, чтобы сдержаться и не задушить ненавистного жирного шкопа.
"Сегодня первое сентября", - подумал Стефан и решительно произнес: Первого мая! Через двести сорок два дня.
Он посмотрел на свои руки, которые непроизвольно сжались в кулаки. Ногти впились в ладони, показалась алая кровь.
Глава 9.
СВАДЬБА В ОСВЕНЦИМЕ
Тадеуш получил весточку о Ядвиге в самое трудное для него время. Он узнал, что она тоже в Освенциме, жива и находится рядом.
В середине декабря 1942 года вечером у кухни повесили шестерых поляков. Накануне они бежали без особой надежды на удачу. Возможно, они хотели положить конец своим мучениям и погибнуть от эсэсовской пули в спину. Но те не стали стрелять, как бы разгадав замысел беглецов. Большой сторожевой пояс замкнулся, и началась "охота". Убежавших загнали в ловушку и схватили. Они отделались сравнительно легко: пинки сапогами и удары кулаками не шли в счет. Грозное предзнаменование! У эсэсовцев было что-то другое на уме.
Так и случилось. На другой день перед вечерней поверкой беглецов вывели на плац и поставили на скамейки под виселицей около кухни. Петли болтались у них перед лицом, руки были связаны за спиной.
Целую ночь они должны были простоять в этом положении на восемнадцатиградусном морозе под охраной старшего по лагерю, которому такое задание было не по нутру. Чтобы согреться, он бил их палкой, выбирая наиболее болезненные места. Осужденные чувствовали, что его обуревает бессмысленное желание убить их, если они упадут. Чтобы не доставить ему этого "удовольствия", они стойко держались, несмотря на порывы леденящего северного ветра, пронизывавшего их насквозь.
На утренней поверке они все еще стояли под виселицей - белые, как гипсовые статуи, с широко раскрытыми глазами, с вылетавшими изо рта облачками пара, исчезавшими в туманном свете прожекторов.
Стояли они и вечером, собрав всю свою волю, чтобы, несмотря на полное отсутствие сил, держаться на ногах.
Заключенные выстроились на вечернюю поверку. Смертельно усталая команда из каменного карьера, измученные рабочие со строительной площадки и с канала, скелетоподобные штрафники. Всем было нелегко. В полдень внезапно потеплело, и им пришлось шлепать по грязному талому снегу. Перед строем появился комендант лагеря собственной персоной, чтобы руководить казнью. Он сам прочел приговор, в котором говорилось, что шестеро беглецов должны быть повешены в назидание другим.