- Вы меня слышите?
- Да!
- Как дела?
- Страшно хочется пить. Болит все тело, но мы выдержим.
Это было через два дня после побега. Генек сидел на корточках наверху, как раз над ящиком.
- Кажется, поиски прекратились! Сегодня ночью можете отправляться дальше. Миски у вас с собой?
- Да!
- Швырните одну в карьер, когда будете уходить. Желаю успеха...
- А вы когда?
- Если вы уйдете сегодня, то мы, наверное, послезавтра. Ждите нас у Франека.
- Они... убили кого-нибудь... за то, что мы убежали?
- Н-нет!- ответил Генек запинаясь. - Нет! Обошлось. - И торопливо добавил: - Счастливого пути. Будьте осторожны у большого сторожевого пояса.
Он натянул брюки и спустился вниз.
- Их уже нет!- сказал на следующий день Генек. Я был там, они не ответили, а на дне карьера валялась миска. Эсэсовцы ничего не заметили. По-видимому, сошло благополучно...
У Януша перехватило дыхание.
- Ты когда-то говорил...
- Мариан, я назначу тебя в карьер,- перебил Януш. - А завтра вечером, когда вернешься с работы, передай Рихтеру деньги.
- Хорошо!
- Я хочу тебе что-то сказать, Мариан,- сказал Януш. - Я неверующий, но мы все так дружно жили здесь. Моя жена очень религиозна, и мы прекрасно уживались с ней. Я думаю, что верующие и неверующие отлично могут ладить друг с другом, понимать и уважать чужие взгляды.
Вашу братию я считаю немного фанатиками, а вы, наверное, то же самое думаете о нас. Теперь я всегда буду уважать и ценить взгляды других. Я постараюсь понять их идеи и относиться к ним с уважением. Этому научил меня ты, Мариан.
- Этому научил тебя Освенцим,- серьезно ответил ксендз. - То, что понял ты, понял и я. Вот заповедь, друзья, которую вы должны унести с собой из этого ада: уважайте друг друга!
- Но не шкопов!- прервал Генек. - Их я буду душить при каждом удобном случае...
Рихтер испытующе посмотрел на Януша, увидев, что тот включил себя и Мариана в список команды, работающей в карьере.
- Поди сюда!- шепотом позвал он.
- Ну, что тебе?
- Значит, сегодня?
- Да!
- А деньги когда? Вечером?
- Да!
- Они с собой у его преподобия?
- Конечно, нет!- солгал Януш. - Деньги спрятаны в карьере. Я передам их ему перед побегом. Ты получишь вечером.
- Командам выходить!- распорядился Грабнер.
Януш стал в колонну, направлявшуюся в карьер. Рихтер с ненавистью смотрел на него, но молчал. У него было пять тысяч причин не разевать рот. Но, несмотря на все, у Януша бешено колотилось сердце, когда они выходили из ворот...
Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп... стучали деревянные башмаки по камням.
Туман разнес чад крематория по всему лагерю. Музыка лагерного оркестра преследовала их по пятам. Трудно поверить, что эта безотрадная, безнадежная картина завтра уже будет прошлым! Трудно поверить, что они не увидят больше убийств, не услышат криков умирающих.
Не верилось, что он, Януш, скоро увидит Геню, обнимет ее, услышит, как детские губки лепечут: "Татус".
Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
- В ногу, проклятые ублюдки!
Загрохали сапоги.
Послышалась брань.
Засвистели кнуты.
Вдали, над лесом, появилось солнце, исчезли последние клочья тумана.
У Януша и Генека под одеждой были спрятаны хлеб и вода. Им в убежище будет легче, чем Тадеушу и Казимиру.
Они проработали полдня. Иногда капо устраивали проверку в обеденный перерыв. Лучше, если их побег обнаружится вечером. Тогда трудно будет установить, бежали они по дороге или на работе. Если же побег обнаружат раньше, то в карьере все перевернут вверх дном и какому-нибудь эсэсовцу может взбрести в голову осмотреть насыпь. Тогда все пропало.
К концу дня Генек и Януш поднялись на насыпь. Они постояли, осмотрелись и сняли брюки на случай, если их кто-то видит.
В Бжезинку входил длинный состав с товарными вагонами. Один из капо камнем добивал заключенного. Над Биркенау, как всегда, висело черное облако. Блоки-конюшни мрачными силуэтами вырисовывались вдали. Высокая стена проволочного заграждения. Сторожевые вышки. Неужели правда, что они в последний раз видят эти мрачные картины? Они присели, поспешно отгребли щебень и отодвинули крышку ящика. С бешено колотящимся сердцем, в страхе, что их заметят в последний момент, беглецы забрались в ящик, горячо надеясь на удачу. Они лежали рядом, со слезами на глазах смотрели на голубое небо. Ящик был коротковат, пришлось поджать ноги, но выдержать два-три дня можно. Выдержали же Казимир и Тадеуш...
Они прислушивались к доносившимся сквозь туман брани, крикам, выстрелам, скрипу тачек.
Появился Мариан.
- Устроились?
- Да! Закрывай скорей.
- Я буду молиться за вас.
- Иди к нам, места хватит!
- А закроет кто?
- Первый, кого попросим! Я спущусь вниз в карьер и...
- Нет! Мое место здесь. Теперь я понял, почему я тут. Мне кажется, я не ушел бы отсюда, если бы даже шкопы отпустили меня на свободу. Верующим я был с детства, но здесь я обрел новое - веру в людей...
- Если не хочешь, то быстрей закрывай крышку! - перебил его нервничавший Генек.
- Я буду за вас молиться!- повторил ксендз.
- Осторожней с Рихтером,- предупредил Януш. Он не очень-то рад, что ты знаешь о его сделке. Попытайся перейти в другой блок!
- Не беспокойтесь обо мне. Если все взвесить как следует, то окажется, что Рихтер ничего не может мне сделать!- ответил Мариан.
Януш задвинул крышку, и они услыхали, как на доски посыпались камни. В ящике стало темно, как в могиле. Но вот Мариан расчистил два отверстия для воздуха, и лучик света проник к ним. Вентиляция была в порядке.
- Вы меня слышите?- глухо прозвучал голос Мариана.
- Да!
- Завтра я, безусловно, опять буду в штрафной. Рихтер вряд ли захочет лишиться такого удовольствия. Я не смогу предупредить, вас, когда пройдет опасность. Переждите на всякий случай три дня...
- Всего тебе наилучшего, Мариан,- простился с ним Януш
- Ты был хорошим товарищем,- добавил Генек.
Из карьера до них доносился приглушенный гул, время от времени раздавались выстрелы. Крематорий требовал своей ежедневной порции. Мертвецов должны поставлять все команды.
Началось томительное ожидание.
На вечерней поверке опять завыли сирены. Как ни странно, но немцы не поняли, что в течение нескольких дней из карьера совершен второй побег. Оказывается, Рихтер после ухода команд отважился вписать Януша и Генека в группу, которая сносила дома в деревне Освенцим. Он надеялся, что днем поверки не будет. Он пришел к выводу, что кровно заинтересован в удаче этого побега.