Подчиненные не очень любили Бишофа, любовница — тоже. И сейчас лейтенант с Хельгой говорили о нем, как будто с ним было уже покончено.
— Допрашивать тех пятнадцать партизанских мерзавцев тоже будешь ты? — поинтересовалась Хельга.
— Отлично придумала, — ответил лейтенант. — Дело надо продолжать и без Бишофа. Я самый старший по званию. Мое рвение, может быть, оценят и вознаградят за старание. Тогда и то будет возможно…
— Что то? — спросила Хельга.
— Наши планы на ночь.
— А можно мне присутствовать при допросе? — с надеждой попросила Хельга.
— Не знаю, это дело не женское, — ответил он многозначительно…
Она похотливо и бесстыдно прижалась к нему. Типичная представительница гитлеровской молодежи, готовая без возражений пойти в специальное заведение, чтобы производить на свет детей фюрера от отборных арийцев.
— Бишоф изредка брал меня с собой, — упрашивала она. — Я ему вдвойне нравилась в постели после короткого пребывания на его забавах.
Она обняла лейтенанта и крепко поцеловала в губы.
— Хорошо, — сдался лейтенант. — Сначала я распоряжусь относительно облавы, а потом пойду проучу этих бандитов. Проклятый Мордерца среди них. И я постараюсь выяснить, который из пятнадцати. А потом проверим, как идет облава. Черт возьми, я не прочь взглянуть, как травят газом.
— И я, — сказала Хельга. — Бишоф был там несколько раз. После таких посещений он совсем зверел. Представь себе голых женщин, которые мечутся как сумасшедшие, борясь с удушьем. Я просила взять меня, но он но соглашался.
— Если я получу место Бишофа, то у меня будет случай посмотреть, — сказал он. — Тогда я возьму тебя с собой. Надо же, как ты хороша! Я не могу ждать так долго, до самой ночи.
— А зачем тебе ждать ночи? — кокетливо спросила Хельга.
Перспектива присутствовать при истязании пятнадцати человек и при массовом удушении возбудила ее.
Она показала на кожаный диван у окна. Прижимаясь к лейтенанту еще крепче, она чувствовала, как он весь напрягся.
— Но облава… — прошептал он. — Потом…
— Может и подождать, — перебила она нетерпеливо и начала расстегивать блузку.
Партизаны с Бишофом ехали до тех пор, пока в лесу не затерялся санный путь. Генек велел шоферу остановить машину между деревьев. Ее замаскировали снегом, чтобы она не бросилась в глаза немцам, которые могли случайно появиться поблизости.
Дальше пошли пешком. Бишоф еле волочил ноги. Его шофер оказался более мужественным. «Этот сильнее своего хозяина», — подумал Генек. Но к шоферу у него не было особых претензий. Его можно было просто расстрелять.
Товарищи по отряду ждали их и встретили Бишофа с нескрываемой ненавистью.
Бишоф уставился на пять распятых трупов с пустыми глазницами, с искривленными в страшной усмешке ртами. Шофера начало тошнить, и он отвернулся. Бишофа бил озноб. Он чувствовал смертельную ненависть партизан и в страхе озирался вокруг.
— Ну, Бишоф, беги, — сказал Генек. — А я дам очередь тебе по ногам. Будет очень больно.
— Я не виноват, — еле шевелил губами Бишоф. — Я только выполнял приказы…
— Не выводи меня из себя, Бишоф, — прохрипел Генек. — Проклятый убийца, не выводи меня из терпения!
— Ты займешься им сейчас, Мордерца? — спросил один из партизан, полный жажды мести.
— Да! Но сначала уберите шофера. Разденьте его, чтобы не испортить форму. Да не тяните! Болвану и так уже не повезло, что он попал в шоферы к такому зверюге, как Бишоф, — сказал Генек.
Затем он подошел к Бишофу, взял его за руку и повел к развалившемуся охотничьему шалашу метрах в двухстах от места злодеяния. Но потом он раздумал, решив, что Бишофу будет полезно посмотреть, как расстреляют шофера. Он тогда окончательно убедится, что с ним не шутят.
У шофера было простое крестьянское лицо и, несмотря на ожесточенность, Генеку было немного жаль его, стоявшего босиком, в одном белье и стучавшего от холода зубами. На нем были смешные длинные шерстяные кальсоны и толстый свитер из белой шерсти, связанный, видимо, его матерью или невестой.
— Сожалею, старина, — сказал Генек.
— Дайте мне другую одежду и отпустите меня, — попросил шофер без всякой надежды. — Мне до чертиков надоело все это свинство. Я спрячусь где-нибудь.
— Ты знаешь лучше нас, что сразу же поднимешь шум, если мы тебя отпустим, — возразил Генек. — Тебе не повезло, парень. Ты не виноват, что Бишоф оказался такой мерзкой свиньей. Но как только я подумаю, что десятки тысяч поляков были убиты только потому, что они поляки, то твоя участь не кажется мне такой уж несправедливой. Можно иногда и шкопу умереть только потому, что он шкоп. Стреляйте, ребята, и цельтесь прямо в затылок.
Шофер побелел как стена и сильнее застучал зубами. Но он не возражал и не просил о пощаде. Он понимал, что это не поможет.
— Кончайте, — произнес он угрюмо.
Он встал на колени и резко вздрогнул, когда холодная сталь пистолета коснулась затылка.
Глухой звук выстрела прокатился по лесу. Труп упал в снег, который окрасился кровью. Генек смотрел на дрожавшего от страха Бишофа, отводившего взгляд от убитого.
— Смотри, мерзавец, — крикнул он ему. — Ты видел потоки польской крови. Она была такой же красной, как эта. От польской крови тебя не тошнило. Сейчас ты сможешь полюбоваться своей собственной. Она точно такая же, как иI польская. И вы, «сверхчеловеки», выглядите изнутри точно так же, как «грязные поляки». Только ваши души гораздо грязнее. А теперь пошли…
Шалаш был без окон. Свет проходил через небольшое отверстие, через которое раньше стреляли охотники. Косо висела дверь, и ветер продувал насквозь. Было очень холодно, на полу лежал снег.
В тесном шалаше Генек и Бишоф едва уместились. Остальные партизаны прильнули к амбразуре в напряженном ожидании. Они слышали о злодеяниях Бишофа, а сегодня видели распятых товарищей.
— Ты чувствуешь, Бишоф, как они жаждут твоей крови, — сказал Генек. — Раньше они были обыкновенными людьми — крестьянами, батраками, рабочими. По вашей вине они стали кровожадными. Я сделаю так, как они хотят. И если ты не будешь отвечать, тебя ждет страшный конец.
— Спрашивай, — пролепетал Бишоф побелевшими губами.
— Где пятнадцать наших товарищей?
— Я не знаю, о ком идет речь, — заикаясь, произнес оберштурмфюрер.
— Плохое начало, Бишоф, — рассердился Генек и ударил его.
Тот отлетел назад и стукнулся о стенку так, что снаружи посыпался снег. Бишоф вытер рот ладонью и, увидев кровь, заплакал. Это привело Генека в ярость.
— Жалкий вонючий трус, — с ненавистью крикнул он и изо всей силы ударил его сапогом в грудь. — Ты издевался над сотнями наших, а когда пришла пора рассчитываться, завыл, как собака. Перестань ныть, черт тебя побери, не то возьмусь за сигареты и клещи по твоему примеру…
Он схватил Бишофа за грудь и поставил на ноги. Изо рта Бишофа текла кровь, он тяжело дышал.
— Где наши друзья, Бишоф? Не выводи меня из терпения. Иначе я испробую на тебе твои излюбленные методы.
— Что я могу сказать, когда сам ничего не знаю? — запричитал карлик.
Генек отступил на шаг назад и ударил его еще раз.
— Я выполнял приказы! — в страхе кричал Бишоф. Я не виноват!
— Вы все не виноваты, — сказал Генек и приготовился нанести Бишофу новый удар. Эсэсовец весь съежился и дрожал, как щенок. Это еще больше разозлило Генека. Он едва сдерживался от неодолимого желания растоптать этого зверя насмерть. Но он не имел права этого делать. Сначала нужно было добиться ответа.
— Где мои товарищи? — задыхаясь от гнева, закричал он.
— В тюрьме, — пробормотал Бишоф.
— В какой?
В каждом польском городе тюрем было несколько. Под них приспособили бывшие замки, фабрики и мастерские.
— На Краковской улице, — прошептал Бишоф. — Только не убивайте меня…