— На площади, когда убили моего отца, я крикнула Казимиру, что люблю его. Все слыхали…
— У вас есть где укрыться?
— Скажите ему, что мы уйдем в лес, к партизанам. Казимир найдет. Он хорошо знает лес. Я предупрежу партизан, и его встретят. Скажите ему, что я люблю и жду его.
Они вернулись в большую комнату. Больная горячо молилась. Ксендз сидел у ее кровати.
— Господи, прости мне грехи мои! И прокляни меня, господи, если я буду ненавидеть людей, — услыхал Стефан и, пораженный, посмотрел на ксендза.
Тот улыбнулся.
— Это моя профессия, — шепнул он. — Ты готов?
— Да.
— Тогда пошли. Переночуешь у меня. .
— Может, он переночует здесь? — вмешалась Анна. — Я лягу с мамой.
— Нет! Сюда я пришел со служкой, со служкой и вернусь, — сказал ксендз.
— Крепись, Анна, на днях зайду к твоей матушке еще раз.
— Скажите ему, что я думаю о нем постоянно, скажите, что я буду считать дни… Скажите…
— Прости мне грехи мои, господи, — молилась больная. — Пусть я буду гореть в вечном огне, если позволю ненависти овладеть моим сердцем.
Собака не тявкнула, когда двое мужчин в белых рясах прошли мимо. Может быть, и она чувствовала, что они принесли в этот печальный дом надежду.
Глава 7. ШТРАФНИКИ
Генеку Гжесло пришлось познакомиться с одиннадцатым блоком, одиночным бункером и штрафной командой. Всего лишь раз не справился он со своим горячим характером и ударил немца. Только чудо спасло его от расправы на месте. Это случилось в карьере. В тот день Генек работал без друзей. Тадеуш и Казимир были направлены в другую команду. Иначе они удержали бы его от опрометчивого поступка.
Скучающий капо решил поразвлечься. Его выбор пал на самого слабого заключенного. Генек обратил внимание на беднягу, когда тот, наверное, уже в десятый раз тащил наверх мешок, наполненный камнями. Человек карабкался по крутому склону, падал под тяжестью ноши, вставал и снова падал. Каждый шаг стоил ему колоссального напряжения. А наверху поджидал капо. Он брал у пленника мешок и спокойно вытряхивал его содержимое в карьер. Камни с шумом катились вниз, а заключенный угасшим взором следил за их падением.
— Ах ты вонючая тварь, ты что натворил?! — гримасничая завопил капо. — Ты вытряхнул мешок. Смотри, в нем ничего не осталось! — И швырнул мешок в лицо бедняге. — Пулей вниз и немедленно тащи полный мешок!
Несчастный напрасно с немой мольбой смотрел на своего мучителя. На жирной тупой физиономии не было сострадания. Измученный человек, не проронив ни звука, поплелся вниз.
— Бегом, чертова дохлятина!
Тяжелый, как молот, кулак обрушился на голову беззащитной жертвы. Пленник пошатнулся, споткнулся о край насыпи и присел, чтобы не слететь кувырком вниз. Так, на корточках, он и съехал на дно карьера, затем встал и начал наполнять камнями мешок.
— Шнель, мерзавец!
Генек наблюдал за этой сценой, задыхаясь от ярости, крепко сжав зубы. Он видел, с какой тоской скелетоподобный человек посмотрел на крутой склон, видел, как, собрав последние силы, вскинул мешок на спину и медленно побрел вверх.
Деревянные башмаки скользили по щебню. Он щел согнувшись, то и дело опираясь о землю руками. Падал, пошатываясь вставал, снова падал.
А капо метался как одержимый. Он ждал свою жертву, вытянув руки, выхватил мешок и… сцена повторилась.
— О, тупоголовый осел! Ты опять за свое? Посмотри, мешок снова пустой! Марш бегом вниз, тащи новый!
А внизу, прямо напротив капо, стоял Генек. Стоял и смотрел. Казалось, происходящее его совсем не трогало.
Друзья приучили себя не проявлять своих чувств. Они могли не дрогнув смотреть, как убивают заключенных или ведут на виселицу очередную жертву. Вся жизнь их была подчинена подготовке к побегу. Подобные картины заставляли их энергично готовиться. Вмешиваться они не имели права даже тогда, когда видели, как расправляются с самыми слабыми и беззащитными. Вмешательство было бы равносильно самоубийству.
Но на этот раз Генек не смог сдержаться: в голове ни одной мысли. Он просто стоял и ждал, когда бедняга спустился вниз. Генек молча взял у него из рук мешок и стал наполнять камнями.
— Эй! Ты там! Проклятая христианская собака! Тебе чего надо?
— Я помогаю своему товарищу. Он устал, поэтому роняет мешок, а я сильней его.
С наполненным до краев мешком Генек пошел наверх. В лагере он очень похудел, но был еще довольно сильным. Рослая фигура выглядела внушительно, а рассерженное лицо вызывающе. Он шел широко расставляя ноги, стараясь не упасть. Генек не хотел, чтобы этот бандит наверху видел его упавшим. Он перешагнул через край карьера и, тяжело дыша, остановился перед капо, возвышаясь на целую голову.
— Я не так беспомощен, как мой друг, у меня мешок не перевернется.
Качнув плечом, он сбросил свою ношу как раз туда, куда хотел, — на ноги капо.
Заорав как резаный, капо размахнулся кулаком, но ударить не успел. Генек перехватил его руку и, вложив в удар всю свою ненависть, стукнул капо кулаком под ложечку. Все замерли. Корчась от боли, капо свалился, а Генек стоял, с ненавистью глядя на него, еле сдерживаясь, чтобы не растоптать эту гадину ногами.
— Пристрелите его! Пристрелите эту свинью! — визжал капо.
На счастье Генека в карьере дежурил лейтенант CN Клейн. Невзрачный, маленький человечек, прозванный Карликом.
Как все низкорослые люди, он пытался казаться крепким и сильным. В последнюю минуту Генек вспомнил об этой слабости Карлика. Он вспомнил, что Клейн очень гордится, если ему удастся одним ударом сбить заключенного с ног. Он даже иногда оставлял в живых свидетелей своей силы. План родился мгновенно. И Генек решил попытать счастья.
Карлик уже торопился на выручку капо. Маленький человечек едва доходил Генеку до груди, очки придавали ему какой-то будничный, невоенный вид.
Клейн еще не выбрал, что пустить в ход — кулак или револьвер. И Генек воспользовался этим. Будто в страхе, он закрыл лицо руками. Это движение заставило Карлика остановить свой выбор на кулаке.
Слабый удар по виску не убил бы и мухи, но Генек как мешок свалился на землю, а Карлик, забыв о револьвере, с недоумением уставился на свой кулак.
К этому времени капо уже пришел в себя, подскочил к Генеку и замахнулся булыжником.
— Стой! — крикнул Карлик. — Видел, как я свалил его одним ударом? Черт подери, ведь и стукнул-то тихонько. Встать, мерзавец! — приказал он Генеку.
Тот, как бы плохо соображая от боли, потряс головой и с трудом поднялся.
— Что, не нравится? Хороши кулаки у эсэсовцев? — И ударил Генека вторично. Генек снова упал.
Капо тупо уставился на булыжник, который все еще держал в руке.
— Дайте я его…
— Заткнись! — рявкнул Карлик. — Сам знаю, что с ним сделать! Он отправится на три дня в бункер. А ты лучше смотри за работой. Видишь, эта шваль бездельничает. Ни один не работает.
— Они, наверное, пить хотят, — оправдывался капо. — Что пасти раззявили? Пить хотите?
Они все действительно хотели пить. Наверху стояла бочка с водой, но только для капо. Пленным пить не разрешали. Нелегко было беднягам работать под палящими тучами солнца, но они молчали. Никто не верил в милосердие капо. Однако пленник, которого защитил Генек, поддался на провокацию.
— — Я хочу пить, господин капо, — прошептал он.
— Иди сюда, вонючая собака, лакай.
Генек все еще лежал на земле. Карлик взглянул на капо в ожидании развлечения, его глаза за стеклами очков поблескивали от удовольствия.
Капо схватил живой скелет за шиворот и поволок к бочке. Он окунул голову пленника в воду и держал ее там.
— Пей! Пей! Все до дна пей! — кричал он.
Генек с удивлением заметил, что Клейн хихикает.
«Об этом следует рассказать Ханнелоре, — думал Клейн, имея в виду хорошенькую медсестру. — Надо рассказать, что он топит заключенных в бочке».
Клейн сиял, наблюдая, как умирал несчастный.
— Лакай! — исступленно вопил капо.