— Проклятие! — повторил Генек единственное слово, приходившее здесь ему на ум. — Проклятие!
— Три дня пролетят быстро, — подбадривал его ксендз. — Из-за трех дней не стоит отчаиваться, сын мой.
— Я печалюсь не о себе, — ответил Генек. — Мне жаль вас всех.
— Нас пока нечего жалеть. Я видел, как умирают люди от слабости. Они засыпают, чтобы никогда больше не проснуться. Сейчас еще ничего. Будет страшнее, если сюда поместят новых штрафников. Тогда всем не хватит воздуха, и слабые умрут от удушья. Здесь требуется больше мужества для жизни, чем для смерти. Я бы очень хотел умереть. Может быть, там, на небесах, меня причислят к мученикам. Сюда меня бросили за то, что я тайно служил мессу в блоке. Кто-то выдал меня старшему по блоку за порцию супа. Да простит его бог…
— Не болтай о боге, — крикнул Генек. — В нашем блоке тоже есть его преподобие. Только и знает трепаться целыми днями о боге. Я верю в месть!
— Ну, вот и все, — произнес ксендз и отошел от стены.
Слабый свет упал на нарисованную ногтем фигуру Христа. В камере стало очень тихо. В облике Христа чувствовалось не только огромное внутреннее страдание, он излучал также надежду и веру.
У одного из стоявших у отдушины подкосились ноги. Он хотел удержаться за стену, но сил больше не было. Как в замедленном кино, он опустился на пол.
— Видно, конец, — прошептал бедняга. — Наверное, мне не мешает причаститься, отец. Должна же быть какая-то правда в том, что вы здесь плели?
— Что случилось с Генеком? — спросил Януш Рихтера.
— Может быть, он заблудился? — высказал тот свое мнение. — А может быть, ему проломили череп?
— Ты знаешь точно, где он. Я вижу это по твоей поганой роже, распутник.
— Я только что от баб, — увел разговор в сторону Юп. — После того как мы обучали двести русских балету, захотелось к бабам. Ну и потеха была, черт возьми! Я заставил пятерых передраться за кусок хлеба. Победительнице достался хлеб, и я в придачу. Эти шлюхи были готовы растерзать друг друга.
— Где Генек? — настойчиво спросил Януш, перебивая рассказчика. — Если не скажешь сейчас же, то я не буду за тебя работать. Распределяй заключенных сам по командам.
Януш не хотел пока использовать свой главный козырь — фотографию.
— Сидит в карцере, — ответил Юп.
— За что?
— Не знаю. Карлик сказал, что он напал на капо. Ему повезло, что дежурил Клейн, и Генек потрафил ему, свалившись от его удара. Иначе Генека давно бы уже расстреляли.
— Напал на капо? — удивился Януш. — Какая непростительная глупость! Сколько же ему сидеть в карцере?
— Три ночи. Днем он должен работать в команде Кранкемана.
— В команде смертников? — ужаснулся Януш.
— Да, но и там иногда удается кое-кому выжить, — безразличным тоном произнес Юп.
Кранкеман был тоже заключенным. Огромного роста, с лапами, как у гориллы, и мощными бицепсами, с квадратной головой на короткой толстой шее, он пользовался печальной славой убийцы и садиста. Начальник лагеря Гесс называл его «энергичным капо».
Януш обдумывал план своих действий, чтобы помочь Генеку. Может быть, припугнуть Рихтера фотографией и заставить его вызволить Генека из блока смерти? Но какому старшему по блоку разрешат забрать из бункера заключенного, посаженного туда эсэсовцем?
Януш решил подождать до утра и на утренней поверке попытаться поговорить с Генеком.
— Ты позоришь наш блок! — кричал Януш на Генека утром. — Я гордился, что у нас почти нет взысканий.
— Я выдержу эти трое суток, — ответил Генек, сразу сообразив, в чем дело. — Не тревожьтесь обо мне.
— Заткни свою поганую глотку, — орал Януш. — И смотри, черт тебя подери, веди себя смирно в штрафной команде.
— Он выполнит твой наказ, писарь, — захохотал Кранкеман. — Будь уверен. У меня все ведут себя смирно. Иногда так тихо, что даже не дышат.
Заиграл лагерный оркестр.
— Бегом! — закричал Кранкеман на свою команду. — Быстрей! Быстрей!
Половину его команды составляли обычно евреи и священники. С ними он обращался особенно жестоко, но и другим доставалось не многим меньше. Недаром Гесс назвал его «энергичным». Обессиленные узники с трудом бежали мелкой рысью. Сердце готово было выскочить из груди, воздух из легких вырывался со свистом. Чтобы не упасть, они цеплялись руками за кусты, растущие вдоль тропинки. Упавшие уже не поднимались. Мертвых складывали в «мясную лавку», телегу, которую толкали перед собой заключенные в начале колонны. Капо и эсэсовцы, как охотничьи псы, сновали вдоль колонны, осыпая бранью бегущих и размахивая дубинками над их головами. По пути на работу штрафников старались не трогать, чтобы выжать из них как можно больше пользы. Более дешевой рабочей силы не было в Освенциме. Ведь тех, кто сидел в карцере, не полагалось даже кормить! Евреи и священники — основной состав команды Кранкемана — получали мизерную порцию. Среди них Генек увидел Мариана. К ксендзам, похожим в их длинных сутанах на женщин, он, борец по натуре, всегда чувствовал некоторое презрение. Мариан был иным. Генек уважал в нем особую силу. Мариан шел на три ряда впереди Генека, сжав высохшие руки в кулаки и держа их перед грудью, как боксер. Он твердо ступал по тропинке, подбадривая шепотом идущих рядом. Худой как щепка, он совсем не был похож на отупевших «мусульман». В его глазах, сверкавших на полупрозрачном лице, таилась вера.
Сквозь облака пробился солнечный луч и осветил завесу пыли, в которой «бежали» штрафники и шли в разных направлениях другие команды. Кроме заключенных и эсэсовцев, здесь никого не было видно.
Так легкой рысью и проскочила штрафная команда широкие ворота Бжезинки. В женском лагере слева сотни узниц неподвижно стояли с поднятыми вверх руками. Несколько женщин-«мусульманок», сняв свои рубахи, искали в них вшей, искоса поглядывая на штрафников. Эсэсовцы, охранявшие неподвижную группу пленниц, били кнутами по лицу тех, кто шевелился. Женщины не издавали ни звука. Справа, в карантинных бараках, полным ходом шли «спортивные» занятия. Генек увидел, как старший по лагерю изо всей силы ткнул заостренным концом палки в рот заключенному. За проволочным заграждением с лихорадочной поспешностью строили четыре больших здания крематориев. В самом конце лагеря находилась знаменитая «Канада», о которой так много рассказывали. Десятки больших бараков, а вокруг них огромные горы еще не рассортированной одежды.
Новый поезд с пленниками въехал в ворота смерти. Похоронная команда и персонал «Канады» бросились к нему. Врач-эсэсовец курил с безразличным видом в ожидании выгрузки из товарных вагонов очередной партии людей «низшей расы». Он ежедневно производил селекцию вновь прибывших. Жестом руки он направлял влево детей, женщин и ослабевших мужчин, обрекая их на немедленную смерть в газовых камерах. Примерно одна десятая часть прибывших — мужчины, выглядевшие еще достаточно сильными, чтобы выдержать каторжный труд, — направлялись врачом вправо. Душераздирающие сцены разыгрывались во время селекции, когда членов семей уводили в разные стороны.
— Бегом, сволочи! — набросился на свою команду Кранкеман. — Вы здесь не для того, чтобы разевать рты, мерзавцы!
Штрафники строили новые бараки-конюшни без окон, на участке между старым лагерем и «Канадой». Здесь же ставили проволочное заграждение и прокладывали дороги. Бжезинка расширялась с каждым днем. Численность заключенных намечалось довести до 200000.
— Снять обувь!
Щебень, выгруженный из вагонов, лежал грудами, его еще не ровняли.
«Ходить босиком по острым камням — пытка», — подумал Генек. Но остальные восприняли распоряжение как нечто естественное. Им было не впервые. От такой ходьбы у них на подошвах уже образовалась мозолистая корка.