Грубовато, конечно, но иначе не выйдет. С ее родителями лучше разговаривать так – с напором и без литературных изысков. Так до них лучше доходит. Если допустить какие-то разночтения, потом намучаешься, потому что они уже немолодые люди, современных пособий по семейному строительству не читали и лекции по фэн-шую не слушали. Удивительно, как они вообще слушают свою дочь.
В лифте Лариса вдумчиво изучала абсолютно чистую стену. В этом подъезде всегда и все было чистым, никаких наклеек от «Терминатора», свастик и автографов от влюбленных мальчиков. Лариса с улыбкой вспомнила, как когда-то в юности пыталась нацарапать на стенке кабины лифта свое имя. Соседи выволокли за косу и сдали родителям. За чистоту своего жилища местные жители до сих пор боролись как когда-то за лишнюю кральку копченой колбасы.
Лариса вышла на площадке шестого этажа, остановилась возле родной двери, замерла. Все было очень хорошо слышно. Вот отец прошаркал мимо прихожей в гостиную, включил телевизор и с довольным кряхтением уселся на диван. Мать гремит на кухне кастрюлями, кричит, чтобы не отсиживал задницу без дела, а отец отбрыкивается – телевизор по вечерам для него свят, как вобла с пивом после бани.
Лариса нажала на кнопку звонка. Снова шаркающие шаги, ворчание матери. Лязгнул замок, дверь открылась, и Александр Никифорович Еремеев, небритый, в спортивных штанах и застиранной до потери родного цвета футболке, улыбнулся.
– Лариск? Привет!
Лариса улыбнулась в ответ.
– Как дела? Все в порядке? – тараторил отец. – Что-то ты бледная. С Максимкой все хорошо? Не болеет?
– Все нормально, пап, не суетись. Я ненадолго.
Лариса вошла в квартиру, повесила на крючок сумочку. Мать, конечно, слышала, кто пришел, но показываться из кухни не спешила. Поднявшееся тесто заслуживало большего внимания, чем неожиданный визит дочери.
– Какими судьбами? – спросил отец, подталкивая ногой тапочки.
– Мимо шла, решила заглянуть, – соврала Лариса. – А вы чего поделываете?
– Мать вот стряпней занялась, я отдыхаю. Как там погода?
– Хорошо.
– М-м-м… – протянул отец, смущенно почесав нос. Светская беседа никогда не была его коньком, и он это знал.
– Как твои дела на работе? – поинтересовалась Лариса. Отец махнул рукой.
– Начали задерживать зарплату. Думаю, не уволиться ли.
– Серьезно?
– А почему нет? Думаешь, пропаду? Конечно, прорабов нынче как собак нерезаных, но таких, как я – с гулькин нос.
– Согласна, – сказала Лариса. Она знала, что руки отца растут из правильного места, и он всегда сумеет найти им применение. Проблемы безработицы для него не существовало в принципе. Кроме того, папа всегда легко прощался с прошлым, и, пожалуй, с ним Ларисе общаться было легче, чем с матерью.
– Проходи в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!
В ответ на это предложение из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.
– Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.
– А Максимку с кем оставила?
– С Любкой.
Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на свою дочь. Лариса не отвела взгляда.
– Что-то случилось?
– Почему ты так решил?
– Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.
Лариса вздохнула. Отца не обманешь.
– Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла Лариса, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.
Отец покачал головой, но ничего не сказал.
Лариса осталась в гостиной одна. Она сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.
Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.
– Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.