Они наблюдали за ней. Возможно, потому, что хотели впитать в себя все потерянные годы. Но в основном потому — она была в этом уверенна, — что чего-то ждали. Ждали, когда она сломается. Но если это действительно произойдет, то они разобьются вдребезги. Она никогда не умела читать людей. Она говорила не те вещи в неподходящее время, даже в Клетке. И это лишало ее всех социальных навыков, которыми она могла обладать.
Но она не была идиоткой. Она все замечала. Ее родители не смогут справиться с тем, если она будет делать то, что хочет сама. Например, вырвать свои волосы. Выпить целую бутылку того «Фаербола», который дала ей Эйприл. Разбить все зеркала в доме, чтобы больше не видеть своего отражения. Разгромить комнату, которая больше не принадлежала ей — она принадлежала Шелби, давно потерянной, давно умершей, трупу в Клетке, в доме ужасов. Ей до боли хотелось сорвать плакаты со стен, поджечь свое одеяло в цветочек и уничтожить все мягкие игрушки, которые ее мать искусно разложила на кровати.
Но, конечно, она этого не сделала.
Она ела макароны с сыром. Принимал ванны. Притворялась, что смотрит дурацкие фильмы, которые включала ее мама.
И чувствовала, что медленно сходит с ума.
Некоторое время спустя, когда она почувствовала, что ее защитные стены вот-вот упадут, а ее ярость превратилась в заряженную бомбу, она начала писать и продолжала писать, писать и писать, пока не заполнила четверть блокнота на пружине. Позже она поняла, что большая часть написанного оказалась полным мусором, но она также обнаружила несколько стоящих моментов. И после она не смогла отрицать, что чувствует себя лучше.
***
Нужно было так много наверстать.
Так много съесть, посмотреть, почитать, выпить… употребить.
Она этого не планировала.
Жаклин не думала, что кто-то вообще планировал стать зависимым. Люди просто искали лечения в неправильных местах. Искали тишину в шторм. В побеге. В чем угодно. Жаклин просто хотела, чтобы все это на мгновение прекратилось. Она хотела сбежать из своего тела. Из разума. Из прошлого. Из будущего. Из настоящего. Из всего этого дерьма.
Сначала она хотела просто попробовать. Потому что она хотела попробовать все. Она не привыкла контролировать себя, свое окружение, свое тело. И благодаря вернувшемуся контролю говорить «нет» чему-нибудь новому, чему-нибудь опасному становилось все труднее.
В течение многих лет ее тело ей не принадлежало. Другие разрушили его. Изранили. Запятнали.
Жаклин не хотела это исправлять. Она хотела добить его по-своему. Она хотела закончить работу, которую они начали, но на собственных чертовых условиях.
Она начала с выпивки. Она знала, что Орион винила в этом Эйприл, но это было не из-за Эйприл. Дело было даже не в производителях спиртного. Даже не в ее плохой генетике. Дело было в том, что ей это нравилось. Но только не похмелье, конечно. Оно стало хуже и совсем не таким, как она помнила из ранней молодости. Похмелье, в конце концов, привело ее к травке. Она была лучше алкоголя. Ее было легко достать, быстро позвонив одному из самых состоятельных друзей Эйприл.
От того, как все изменилось, ей хотелось рассмеяться. На первый взгляд этот мир выглядел точно так же. Ее можно было бы одурачить, но если бы она присмотрелась повнимательнее, то увидела бы, как много вещей было упущено. Как она была потеряна. Это было слишком комично, еще один повод для смеха.
Травка была хороша.
Эйприл была права. Еда становилась вкуснее. Фильмы были смешнее — черт возьми, абсолютно все фильмы. Она не могла поверить, сколько их наснимали, и как хорош стал кинематограф. На травке жизнь была легче, ее проблемы рассеялись. В конце концов, кайф больше не был таким уж особенным, и Жаклин отправилась на поиски чего-то другого, чего-то более сильного.
Конечно, это стало сложнее, так как у нее не было связей. Но это было не так уж и трудно. Приятель Эйприл по травке привел ее к своему знакомому по кокаину, и так далее, и так далее, и она с легкостью растворилась в подземном мире. Наверное, слишком легко. Она чувствовала себя комфортно среди дикарей и дегенератов. Они никогда к ней не приставали, они были слишком обдолбанными большую часть времени, чтобы попытаться это сделать, и она чувствовала себя как дома в их мире игнорируемых проблем и искусственных решений. С преступниками, наркоманами, ходячими мертвецами она чувствовала себя живой.
Но она привыкла только к вечным мукам, поэтому предпочитала этот уродливый, честный мир наркоманов, шлюх и убийц. Почему-то там она чувствовала себя в большей безопасности.
Жаклин была уверена, что их психиатр целый день будет ее анализировать. Каким было ее прошлое до того, как ее похитили, — все зловещие мелкие детали. Родители, которые любили наркотики и избивали друг друга, и ничего больше. Посторонние, постоянно входившие и выходившие из дома. То, что она питалась консервированными спагетти и холодными хот-догами и уворачивалась от блуждающих рук её многочисленных «дядей».
Психиатр был бы в восторге из-за ее злоупотребления наркотиками. И того факта, что теперь она была немного зависима от героина, хотя и лгала себе, что она немного зависима лишь потому, что контролировала себя.
Но если по-честному, то психиатру, вероятно, это не понравилось бы, и, скорее всего, она заперла бы ее в каком-нибудь сумасшедшем доме, где ей — где всем им — возможно, было самое место.
Жаклин не была глупой. Она не рассказала об этом психиатру. Она ничего ей не сказала. Она просто сидела в ее кабинете и играла в игры с этой сукой только потому, что это ее забавляло. Орион сказала, что та хочет написать о ней книгу. Обо всех них.
Похищенные девушки.
В средствах массовой информации появилось много названий, но это прижилось больше всего.
Это имело смысл для страны, наполненной пропавшими детьми и монстрами, которые их похитили. Они не потерялись, как носок в сушилке. Их украли из их собственных жизней. Они были украдены у самих себя, чтобы стать тайным удовольствием педофилов. И теперь мир вознес девушек высоко на пьедестал, игнорируя их потребность в уединении и исцелении, празднуя то, чего они никогда не могли понять. Новостные каналы хотели их историй, новостей, чтобы заработать на них побольше денег.
А людям хотелось чувствовать себя лучше, они помогали им ради себя. Им хотелось посмотреть в зеркало и сказать, что они что-то сделали. И Жаклин не могла этого отрицать, они определенно помогли. Баланс их счета на сайте «GoFundMe», который Жаклин все еще не совсем понимала, как работает, достиг более четырех миллионов через полтора месяца после их спасения, и, хотя он начал уменьшаться вместе с количеством новостей, в которых они появлялись, деньги на счет все еще поступали.
Да, психиатр получила бы от этой книги хороший гонорар. Жаклин была уверена в этом, поскольку никто из них не был заинтересован в том, чтобы извлечь выгоду из многолетних изнасилований и пыток. Ей было все равно. У нее было достаточно денег, поступающих из фонда… И еще много от их адвоката. Так было у всех девушек. И она больше не хотела быть на виду у публики.
Сначала она была уверена, что этот адвокат, которого выбрала Орион, был каким-то мошенником. Все адвокаты — мошенники, Жаклин знала это. Но Орион не возражала его помощи, а Жаклин доверяла ей. Орион была полна решимости бороться со всем, бороться с миром, и Жаклин было легче просто согласиться. Она поняла, что уже достигла своей квоты на борьбу. Она достаточно сделала. Она была счастлива сидеть сложа руки и ждать, пока закончатся деньги. Как оказалось, адвокат был еще большим мошенником, чем вся система правосудия. И их выплаты должны были быть ошеломляющими.
***
Иметь план и следовать ему — две разные вещи. Похожие, конечно. Но стать достаточно смелой, чтобы начать выполнять этот план? Совсем другое дело.
Орион была умна. Видимо, у нее не украли этого в том подвале. Она все еще помнила, как читать. Это было похоже на старое доброе катание на велосипеде. Конечно, немного заржавевшем. Слова казались незнакомыми, поначалу несвязными. Она не могла до конца поверить в то, что было перед ней. То, что она держала в руках. Целый мир. Чья-то фантазия, напечатанная, переплетенная и готовая к ее прочтению.