Он один из них.
Орион хочется зажмурить глаза, пока все не закончится, мечтать о других местах, других жизнях, но она всегда держит их открытыми. Остатки упрямства из ее прежней жизни. Ее прежнее «я». Она оставляет глаза открытыми, чтобы напоминать себе, что это не сон.
Вот почему она видит, как бейджик падает из кармана пальто на кровать. Это как в замедленной съемке, потому что все здесь происходит в замедленной съемке.
«Районная больница округа Кларк, доктор Боб Коллинз, Онкология».
Он быстро убирает его назад. Быстро для себя, может быть, но не для Орион. Она закрепляет увиденное в своем сознании, запоминает. Даже когда он пытается выбить это из нее.
Комната исчезла.
Исчезли пятна, запах.
Был только Мэддокс, или мужчина, которым Мэддокс стал. Руки подняты вверх, ладони повернуты к ней.
— Прости, Орион, — сказал Мэддокс, широко раскрыв глаза. Она пугала его.
Ну и хорошо.
— Этот едет наверх, — объяснил он, кивая на лифт. — Мы… э-эм… нам надо вниз.
Орион кивнула.
Вниз.
Это логично.
Она перевела взгляд на лифт, когда его двери закрывались.
Доктор Боб Коллинз. Онкология. Да, это был он.
Она потерялась в этом новом мире. Последние десять лет ее жизни были посвящены тому, чтобы выбраться, и она никогда не думала о том, что будет делать потом и что будет чувствовать, если когда-нибудь вновь станет свободной.
Сейчас она не узнавала ничего, что происходило вокруг. Маленькие гаджеты в руках у людей. Яркое освещение, которое ослепляло и обнажало ее. Даже звезды на небе, которые она увидела впервые за десять лет, когда Мэддокс и Эрик посадили ее на заднее сидение полицейского джипа, были ей чужды, как какой-то далекий сон, от которого она могла проснуться в любой момент, и ее лицо окажется на бетонном полу вместо подушки.
Она не знала, куда ей идти.
Но знала, где она была сейчас, и знала, что последствия ее плена просто так не смоются. Что не поможет разговор с каким-то мудаком со степенью психотерапевта, или попытки уйти в себя, чтобы никогда больше не видеть дневного света. Нет, эти шрамы будут вечными, вытатуированными на ее душе. И тогда она впервые поняла, что ее единственное спасение заключается в том, чтобы уничтожить тех, кто лишил ее самой себя.
Кровь могла бы ее очистить.
И теперь у мести было лицо и имя.
Должность.
Доктор Боб Коллинз.
И теперь, теперь у Орион появилась цель.
***
Орион избегала зеркал. Она не смотрелась в них с тех пор, когда была в ванной в доме Эйприл, еще совсем юной девушкой, она приглаживала волосы и кусала губы, чтобы те покраснели и распухли. И их хотелось бы поцеловать. Сейчас она не осмеливалась взглянуть на себя. Она не хотела знать, какой уродиной стала.
В Клетке не было зеркал. Они не хотели давать им ничего, что можно было связать со своей личностью.
В больнице были зеркала, это очевидно. Так же отражались окна. Орион уловила обрывки своего стройного, вытянутого, женственного тела. Почти тряпичного. Ее волосы были редкими и сухими.
Но она не видела своего лица.
Она подняла руку и стерла конденсат с зеркала, пар все еще поднимался от ее кожи после обжигающего душа.
Она заставила себя посмотреть. Ее кожа была порозовевшей от температуры воды, которой она пыталась смыть многолетнюю грязь.
Ее лицо покрылось пятнами, веснушек больше не было. В детстве она мечтала, чтобы они исчезли. Пыталась стащить косметику у матери, чтобы их скрыть.
— Будь осторожна в своих желаниях, — пробормотала она женщине с чистой кожей и усталыми глазами.
Ее лицо было худым. Тощим. Худоба была на грани. Но это было неудивительно. За последние десять лет ей посчастливилось получать один прием пищи в день, обычно консервированную банку супа, так что все ее тело было измождённым. Никакого жира. Никаких мускулов, потому что они не хотели, чтобы девочки были сильными и давали отпор. Орион вдруг пообещала себе, что начнет становиться сильнее. Качать мышцы. Бегать. Может быть, в этом отеле был тренажерный зал.
Она продолжала смотреть на себя. Мокрые волосы прилипли к ее коже. Теперь они стали длинным, почти до задницы. Она хотела подстричь их, а потом решила, что, когда у нее появятся деньги, лучше запишется к нормальному парикмахеру. Мэддокс сказал, что скоро им будут выплачивать пособие, и денег будет столько, что они не будут знать, что с ними делать.
Хуже всего были ее глаза. В них ничего не было. Пустота. Но она ничего не могла с этим поделать. Ни в одном салоне красоты, это не смогли бы исправить. Она наклонилась и плеснула в лицо холодной водой.
Ребенок засмеялся.
Загремели игрушки.
Комната изменилась.
Воспоминания из ее детства почти исчезли. Но только не это. Она играла с кубиками. За ней наблюдала мама, но выглядела по-другому. Она была красивая. Сигареты, наркотики, алкоголь и несчастье еще не уничтожили эту красоту. Ее младший брат радостно играл рядом с ней.
«Ох, Ри-Ри, мама так тебя любит», — говорила она, щипая ее за пухлую щечку.
Орион резко выпрямилась
Теперь ее отражение было другим.
Глаза не пустые, а полные слез. О потерянных воспоминаниях. Потерянной жизни.
Адам.
Это был последний раз, когда она вспоминала его имя. Последний раз, когда вспоминала его улыбку. Иначе, эти воспоминания ее убьют. Это потеря. Это вина. Она лежала на её плечах. Если бы, черт возьми, она была умнее, то добралась бы тогда до дома. Она бы придумала, как вытащить брата. Как защитить его.
Но она этого не сделала, и он был мертв. Воспоминания о нем не принесут ничего, кроме еще большего горя, ничего, кроме мыслей о том, что она хотела бы сказать, но не могла.
Орион схватила полотенце с вешалки и поднесла его к лицу, вдыхая запах дешевого порошка, ощущение чего-то чистого и сухого. У нее так давно этого не было. Душ и чистые полотенца.
Воспоминания.
Она проглотила их, как рвотные позывы, подступающие к горлу при мысли о матери.
Ее покойная мать…
Рак, как сказал Мэддокс. Орион поставила бы все деньги, что причина была в наркотиках. Но поскольку у нее не было денег, ей нечего было терять. Так же, как и матери, которую она могла бы потерять. Хотя, поразмыслив, она пришла к выводу, что рак ей тоже подходил. Болезнь, вызванная ее внутренностями. Наказание за ее грехи. Или возможно она сама навлекла на себя это, если кто и мог, это сделать, так это ее мать.
У нее всегда что-то болело. То шея, то спина, то голова. Она шла на все, что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание и иметь повод пролежать в постели весь день. Исчезновение Орион – тоже оказалось поводом. Затем не стало ее мужа. Сына. Она была недостаточно сильна, чтобы выжить в этом мире в одиночку. Она не могла с этим справиться.
Орион только рассмеялась при этой мысли. Посторонние люди, возможно, поверили бы в историю об убитой горем матери, умирающей от разбитого сердца, потому что вся ее семья погибла. Но Орион было виднее.
Любовь матери к своей дочери умерла задолго до того, как ее сожрал рак.
Орион заставила себя надеть чистую, обычную одежду. Нижнее белье было простым. Хлопковые, однотонные трусы были немного великоваты. Ничего особенного. Вероятнее всего оно было из «Уолмарта». Но для Орион оно было драгоценностью.
Она не носила нижнего белья уже десять лет. Это было напоминание о том, что в Клетке даже самая элементарная вещь ей не принадлежала.
Когда она вышла из ванной, то почувствовала запах жирной еды и чистящего средства, которым убирались в отеле. Девушкам была предоставлена возможность заказать на ужин все, что они пожелают. Эрик показал им свой телефон – этот прямоугольник с цветным экраном каким-то гребанным чудом являлся телефоном – он ткнул на что-то под названием «Еда на заказ» и позволил им выбрать ресторан.
Этот выбор должен был стать подарком. Но для трех девушек, которые так долго были лишены какого-либо выбора, он оказался жестоким. У Шелби было больше опыта в технологиях, чем у Жаклин и Орион, но она была еще слишком напугана. Конечно, Эрик пытался сделать доброе дело. Однако хорошие дела теперь были им чужды. И список ресторанов, продуктов, которые они не понимали – что, черт возьми, такое капуста кале? – был для них слишком огромным. Это заставило их всех снова очутиться в Клетке.