Загремели цепи, и Жаклин снова встала.
— Похоже, тут нужен кто-то, кто сможет тебе все объяснить. Тебя похитили два педофила. Теперь ты принадлежишь им и их дружкам. Ты ничего не контролируешь. Прими это, потому что борьба с судьбой не принесет тебе ничего хорошего. А борьба с ними приведет только к тому, что тебя изобьют еще сильнее, — она помолчала. — И последнее. Ты никогда не выберешься отсюда. Это правда. Это ужасно. Но думаю, как только ты открыла глаза, то поняла, что в будущем тебя не ждет ничего прекрасного, что бы эта сука тебе ни говорила, — она кивнула головой в сторону Мэри Лу. — Твоя судьба предрешена, как и наша. И чем скорее ты к этому привыкнешь, тем лучше.
Лицо Мэри Лу становилось все краснее и краснее во время тирады Жаклин, ее рот искривился в гримасе, которую Ри видела лишь несколько раз за все следующие годы их плена. По большей части Мэри Лу оставалась позитивной, энергичной. Она редко позволяла реальности сломить себя.
— Я ненавижу тебя, Жаклин, — прошептала она со слезами на глазах. Цепи снова звякнули, когда она встала. — Я ненавижу тебя! — закричала она. — Лучше бы это была ты, а не Сара, поняла? — Мэри Лу зажала рот руками в тщетной попытке удержать слова.
Жаклин подняла средний палец и снова села.
— Я бы тоже хотела быть на ее месте, сука… поверь мне, — ее голос был похож на рычание, она снова уперла локти в колени, а затем ее голова опустилась между ними. — Поверь мне, — прошептала она, и Орион показалось, что она услышала шмыганье носом.
Последовавшее молчание было долгим и душным.
Это будет преследовать Ри на протяжении многих лет. Абсолютная тишина. Никаких далеких звуков машин, сирен, цивилизации. Ни музыки, ни телевизора, ни книг. Ничего, кроме пустого воздуха, чтобы дразнить их и показывать, что никто не услышит их криков, никто никогда их не найдет.
— Как давно вы здесь? — наконец спросила Ри, тишина начала проникать ей под кожу, заставляя думать о безумных, нежелательных мыслях.
Увидев лицо Мэри Лу, она пожалела о своем вопросе. Какими бы добрыми ни были ее глаза, остальная часть ее лица опустилась, надежда сошла с него, как вода с ветрового стекла.
— Тебе правда нужно отдохнуть, — ответила она, избегая ее взгляда.
— Пожалуйста, — умоляла Ри.
Она должна была чувствовать себя плохо, давя на Мэри Лу. Не давая ей передышки. Но она так не чувствовала. У Мэри Лу было преимущество. Ри слышала, что знание – это сила, разве не так? Цепи на лодыжках и синяки на бедрах свидетельствовали о том, как мало у нее сил. Она хотела узнать. Даже если это будут какие-то обрывки. Ей нужно было узнать хоть что-то.
Мэри Лу глубоко вздохнула.
— Сколько я здесь пробыла, зависит от того, какой сейчас год.
— Сейчас 2006 год, — ответила Ри.
Резкий вздох Мэри Лу кое-что говорил. Как и слегка маниакальный смех Жаклин с другого конца комнаты.
— Что? — спросила Ри, хотя знала, что это будет означать что-то плохое для нее. Для всех них.
По щеке Мэри Лу скатилась слеза.
— Прошло слишком много времени, — прохрипела она.
— Насколько много? — поинтересовалась Ри, но не была уверена, хочет ли знать.
Мэри Лу сделала еще один резкий вдох.
— Меня похитили в 1997 году, — прошептала она.
— В 2001, — крикнула Жаклин. Она покачала головой, щелкнув зубами. — Пять лет, — пробормотала она и снова холодно рассмеялась. — Пять гребаных лет.
Рыдания эхом отдавались из угла, где Патриция все еще лежала, свернувшись калачиком. Ее тело дергалось с каждым вздохом.
— Патрицию привезли сюда несколько месяцев назад, — сказала Мэри Лу.
Слова и цифры отдавались рикошетом в голове Ри. Она не могла осознать тот факт, что эти девушки пробыли здесь, в этом сыром, темном месте в течение многих лет. Этого не могло быть.
— Как это вообще возможно? — спросила она. — Как ты могла пробыть здесь так долго?
Ри ошиблась. Знание – это не сила. Теперь ее разум разваливался на части, а цепь вокруг лодыжки только сильнее натягивалась.
— Посмотри вокруг, — сказала Жаклин. — Вот так могут пройти годы.
— Стены толстые, — сказала Мэри Лу. — Мы не слышим, когда они спускаются по лестнице. Мы не слышим, как они отпирают цепи по ту сторону двери, никаких передвижений, — она покачала головой. — Я не знаю. Я перестала пытаться понять это много лет назад. Много лет, — повторила она, быстро моргая.
Теперь Ри могла увидеть это. Сначала Мэри Лу казалась доброй, настолько нормальной, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Но она тоже была потеряна. Сломана.
— Какая дверь? — спросила Ри.
Дверь означала побег, что бы девочки ни говорили. Они пробыли здесь слишком долго. Они сдались. В Ри было больше борьбы. Она вернется к тому прекрасному летнему дню. К тому идеальному поцелую. Все это станет лишь кошмаром.
Мэри Лу указала на стену, возле которой свернулась Патриция.
— Видишь, ту трещину в бетоне? Дверь открывается там.
Ри прищурилась, ее голова раскалывалась, а взгляд был рассеянным, но ей удалось разглядеть явную трещину.
— И вы не пытались напасть на них, когда они открывали дверь и заходили? — спросила Орион, и это прозвучало почти осуждающе, хотя она и не хотела этого. — Не пытались сопротивляться или что-то в этом роде?
Жаклин усмехнулась.
— Глупая маленькая девочка.
— В каждом углу комнаты установлены камеры, — объяснила Мэри Лу. — И микрофоны тоже. Дверь тяжелая. Они едва могут открыть ее сами. Они всегда хорошо вооружены. Они не обычные растлители малолетних. Они всегда подготовлены и организованы.
Она проследила за взглядом Мэри Лу, устремленным в потолок. В темных углах горели красные огоньки, и Ри разглядела очертания маленькой камеры.
— Сопротивление только усугубляет ситуацию, — взгляд Мэри Лу метнулся в сторону Жаклин.
Тогда еще Ри этого не понимала, но позже она узнает, что Жаклин часто сопротивлялась в самом начале, когда ее воля была еще сильна. В этом не было ничего удивительного, учитывая, какой дерзкой она была. Но когда Ри узнает, как ее наказывали, она поймет, почему такой человек, как Жаклин, перестала бороться.
Орион долго сидела молча. Она оглядела комнату и все поняла. Она подумала о романах Джона Сэнфорда и Патриции Корнуэлл, которые так любила ее мать, и о настоящих криминальных книгах, которые та поглощала, как свои сигареты «Pall Mall». В конце концов Ри стала читать те же самые книги, потому что ей нужен был побег от реальности, а у нее не было ни денег, ни ресурсов, чтобы выбрать себе другое чтиво. Она много читала о мужчинах, которые относились к другим людям как к предметам, а к их жизням, как к расходному материалу.
Она научилась любить эти книги, и сама не знала почему. Она знала, что странно интересоваться ужасными убийствами другого человека, но книги тем не менее ей нравились. И это единственное, что у нее было общего с матерью. Она пристрастилась читать о жизни, которая была намного хуже ее собственной. Никаких волшебных ковров, прекрасных принцев или мифических существ. Ей нравилось напоминание о том, что всегда может быть хуже. Это был извращенный способ не позволить своему жалкому существованию казаться таким уж плохим.
До сих пор. Теперь она жила по наихудшему сценарию. Теперь она стала жертвой тех трагических историй, которые поглощала и которыми была одержима. Она погрузилась прямо в одну из этих криминальных книг, потому что слишком долго целовалась с Мэддоксом, слишком долго мечтала, слишком поздно возвращалась домой. Все это было ее виной. Так она себе сказала.
Позже Ри придет к выводу – потому что у нее не было ничего, кроме времени на раздумья, – что это имеет смысл. Она была проклята от рождения генетикой и судьбой.
Некоторые люди были отправлены на землю, чтобы на них гадили. Божественная комедия для тех, кто дергает за ниточки. Ри была одной из таких людей. Возможно, она это заслужила. Возможно, в какой-то прошлой жизни она приговорила себя к этому. Может быть, ее родители носили ничтожество в своей ДНК, передавая его, как рак или психическое заболевание. Жизнь Дарби, полная разврата и отчаяния.