Орион усмехнулась, все еще не замечая Мэддокса, затем повернула голову, чтобы посмотреть, с кем разговаривает Жаклин, и в мгновение ока ее улыбка исчезла, челюсть отвисла, глаза расширились.
Стук в голове утих, и на смену ему пришел глухой рев в ушах.
Он медленно шагнул вперед, не отрывая взгляда от ее широко раскрытых карих глаз, и в его собственных навернулись слезы.
— Ри, — выдавил он.
Девушка с такими знакомыми ему глазами выпрямилась. Застыла. Откашлялась. Казалось, она отмахнулась от него так же быстро, как узнала.
— Эм, привет, Мэддокс, — небрежно сказала она. — Сколько лет прошло, пять, десять?
***
У нее были галлюцинации. Верно? Психоаналитик, женщина в очках, рассказала им все за час до того, как впервые за десять лет она увидела Мэддокса. Посттравматическое расстройство. У них будут кошмары, панические атаки, когнитивные задержки и целый другой ряд вещей, которых они с нетерпением ждали. Невозможно легко выйти из того, через что они прошли. Они были повреждены на всю жизнь. Сломлены. Орион знала, что в ту секунду, когда солнце осветило ее кожу, она не ощутила никакого чувства счастья или свободы. Она знала, что Клетка последовала за ней. Она привязалась к ее черной душе.
У психоаналитика был мягкий голос, она говорила правильные вещи и старалась утешить их, но Орион все равно видела блеск голода в ее глазах. Ей хотелось вонзить свои когти в содержимое черепных коробок бывших пленниц. Распаковать, препарировать их. Повесить на стене у себя в кабинете, как какое-то достижение… Знак гребаной чести. Черт, она, наверное, мечтала написать о них книгу.
«Троица Миссури». «Потерянные девочки». Или, возможно, «Сломленные». Конечно, они придумали бы какое-нибудь дурацкое гребаное название, как только все просочилось бы в новости, если это уже не произошло.
Орион не знала, как много они знают. Она не помнила, что именно им рассказала. Все, в чем она была уверенна, так это то, что ее лодыжка ощущалась слишком пустой без цепи, тело слишком чистым, желудок слишком полным. А комната слишком большой и яркой.
Здесь было слишком много белого.
А теперь слишком много Мэддокса.
Она сразу поняла, что это он. Хотя не должна была. В конце концов, прошло уже десять лет. Ее так потрясло это мгновенное узнавание, эта мгновенное желание, что она заставила себя казаться безразличной. Но она была так же удивлена, снова оказавшись лицом к лицу, как и он.
— На самом деле десять лет, девять месяцев и двадцать шесть дней, — поправил ее Мэддокс. Его голос был хриплым. Неуверенным.
Остальная его часть – нет. Все в нем казалось сильным, уверенным, но чувствовалась какая-то таинственность, которой она не помнила.
Она на мгновение задержала на нем взгляд. Изучала новую темноту в его глазах. Значок, висевший на цепочке на его шее. Отполированный. Чистый. Пистолет в кобуре на бедре. Футболка, которая была так изношена, что рисунок на ней невозможно было разглядеть. Мускулы. Скульптурные бицепсы. Жилистые руки. Большие руки. Мужские руки. Он определенно вырос.
Затем она снова перевела взгляд на лицо мужчины с сильным подбородком и щетиной.
— Десять лет, Ри, — сказал Мэддокс, шагнув вперед и широко раскрыв глаза от удивления. — Я всегда знал, что ты жива, слышишь? Я никогда не позволял им переубедить себя… — он замолчал, качая головой, легкая усмешка образовалась в уголках его рта.
В этот момент она ненавидела его. За улыбку. За то, что он хорошо рос, в чистой одежде, нарастил мускулы, ухаживал за волосами, за своей жизнью. Он, блядь, улыбался ей, как будто они снова были на том крыльце. Как будто этот мир мог дать повод улыбаться. Как будто тот факт, что все эти годы он знал, что она жива, мог забрать у нее всю причинённую за то время боль.
— Называй меня Орион, — сухо ответила она.
Она старалась держаться совершенно неподвижно, чтобы не дрожать. Она больше не хотела, чтобы он думал о ней, как о маленькой девочке. Нет, эта маленькая девочка исчезла. Оболочка – все, что от нее осталось, и это все, что она могла ему предложить.
— Когда мы сможем уехать? — ее тон был неприятным. Слишком противным, – подумала она. Но она не хотела заботиться о его чувствах.
Его улыбка погасла.
Она была рада этому, потому что снова смогла дышать. Теперь она могла не думать о том, что это была та же прекрасная улыбка, которой он одарил ее так давно, после того, как подарил ей тот первый поцелуй. Его зубы по-прежнему были идеальными, белыми и красивыми, и она слегка усмехнулась. Хорошо быть сыном дантиста.
— Мы вытащим тебя отсюда, как только сможем, Ри, — ответил Мэддокс и, похоже, почти сразу же пожалел об этом.
Она стиснула зубы.
— Меня зовут Орион.
— Орион… прости, — он опустил голову, и ее глаза снова наткнулись на его значок.
Она кивнула в его сторону.
— Как это вышло?
Он взглянул на значок и усмехнулся. Смех был вынужденным, скрипучим. Этот звук был привлекательным и отвратительным одновременно.
— Трудно поверить, да? Я поступил на службу сразу после школы, — он помолчал. — После всего.
Всего. Она заметила, как его плечи еще больше опустились, когда он произнес эти слова, лоб наморщился, а нос дернулся, как это бывало, когда он нервничал в детстве.
Она снова подумала об этом слове. Всего. Хм, удобное короткое словечко, чтобы уместить в его значении десять лет ада. Ты это имеешь в виду, все изнасилования Мэддокс? Все пытки?
Орион сохраняла спокойствие, не сводя глаз с Мэддокса. Жаклин и Шелби следили за каждым ее движением, словно Мори Пович, выскочивший из телевизора.
— Конечно, трудно поверить, что парень, угостивший меня травкой в первый и единственный раз в моей жизни, стал копом, — ответила она, не доверяя себе ухмыльнуться, даже если бы захотела.
Впервые за десять лет она улыбнулась, когда из шеи Второй твари хлестнула кровь, а ее заточка из ручки осталась торчать в его глазу. И это воспоминание, как и много раз после, наполнило ее чувством удовлетворения, не похожим ни на какое другое.
— Ну, да, — ответил Мэддокс, потирая затылок.
Он усмехнулся. На этот раз нервно. Затем взглянул на чернокожего мужчину, стоявшего рядом с ним, своего напарника, догадалась она. Он был красив, но Орион больше не хотела классифицировать мужчин по красоте. Классифицировать их, по каким-либо другим критериям, кроме монстров, скрывающихся под плотью. Она знала, что это несправедливо всех сваливать в одну кучу и сравнивать с Тварями. Но жизнь вообще была несправедливой.
— Я больше никогда не прикасался к этой дряни. Это вроде как потеряло свой шарм после того, как ты… ушла.
— Ушла, — сказала она, снисходительно смеясь. — Это то, что по-твоему, я сделала, Мэддокс?
— Ох, это Мэддокс? — протянула Жаклин, ее голос звучал слащаво-сладким, портя момент.
Она знала, кто такой Мэддокс. Истории – это все, что у них было в Клетке.
Орион пристально посмотрела на нее.
— Заткнись, Жаклин, — она повернулась к Мэддоксу и указала на мужчину рядом с ним. — А это кто?
Мужчина шагнул вперед, сверкнув белыми, идеально ровными зубами, улыбкой кинозвезды, и она покачала головой. У всех, кроме нее, были отличные зубы?
— Детектив Эрик Батист, — произнес он ровным голосом. — Приятно познакомиться, леди.
Орион выгнула бровь и посмотрела на Мэддокса. Чем они были связаны? Вежливый чернокожий мужчина в аккуратно отглаженной рубашке стоял рядом с белым мужчиной, который не брился несколько дней и, очевидно, давно не переодевался.
— Мой напарник, — объяснил Мэддокс.
Эрик усмехнулся.
— Его лучшая половинка.
Шелби села, наполовину спрятавшись за девочками. Ее широко раскрытые глаза метались между двумя мужчинами.
— Серьезно?
Орион хотела закатить глаза от наивности этой девушки. Но опять же, выйти из того, через что они прошли, и все еще остаться наивной – было настоящим талантом. И сильным отрицанием.