— Может быть, я смогу помочь?
Она поднимает голову, ловит мой взгляд — и улыбается.
Что-то дергается в моей душе, с болезненным стоном вибрирует, как та последняя струна, на которых великий скрипач, по легенде, сыграл свое самое великое творение.
— Игорь. — Она произносит мое имя так… странно: чуть нараспев, мягко, на выдохе. — Если вы мне не поможете, я так и не узнаю вкус настоящего пражского медовика.
Я наклоняюсь к ней. И это очень странно, потому что я не очень люблю пускать людей в свое личное пространство. Все дело в ее улыбке и в том, что меня резко, до того, как успеваю вдохнуть, уносит в прошлое.
— Если вы хотите попробовать настоящий пражский торт, Евгения… — Мы смотрим друг на друга, и я могу поспорить, что в этот момент она немного краснеет. — То ошиблись местом.
Я протягиваю руку, предлагая помощь, и, когда она вкладывает в мои пальцы свою узкую ладошку, мне кажется, что невидимый режиссер за нашими спинами кричит: «Свет! Камера! Мотор!»
Я никогда не изменял Юльке. Нет, будет глупо бить себя в грудь и говорить, что за много лет брака меня не увлекали другие женщины, а мой взгляд никогда не падал на симпатичную задницу или красивые губы, которые хотелось бы попробовать на вкус. У меня даже был непродолжительный мимолетный флирт с помощницей, которая была просто какой-то нереально-забавной и всегда очень мило краснела, когда я говорил комплименты или оказывал ненавязчивые знаки внимания. Но это никогда не было чем-то глубоким, чем-то настолько всепоглощающим, чтобы растрясти мои основы: Юля — моя жена, я обещал заботиться о ней, беречь и защищать нашу семью от всех бед. И сам никогда не стал бы их источником. Поэтому, как только в моей жизни появлялась какая-то искра — а, скорее, ее бледное подобие — я всегда возвращался в семью и устраивал нам с Юлькой повод для романтики. Билеты в театр, спонтанную поездку на тропические острова, прогулки по ночному городу до самого утра.
Я всегда знал, где мой якорь и что самое главное.
Но эта ладонь в моей руке… Я как будто только что выдернул чеку. Не знаю, почему так происходит, ведь между нами нет абсолютно ничего: я просто проявляю вежливость, помогая женщине подняться, накидываю на ее плечи пальто и открываю перед ней дверь. Мы даже не разговариваем, когда идем по улице. Евгения лишь раз подает голос: когда нас настигает монотонный ливень — и я распахиваю над нами зонт.
— Спасибо, — тихо говорит она, словно я совершил героический поступок. — Всегда забываю следить за прогнозом.
— Я просто купил этот зонт пару часов назад, — признаюсь я. — И меня можно взять под руку, честно слово — не укушу.
Она нерешительно разглядывает мой локоть, но все-таки сжимает пальцы вокруг предплечья. И мы теперь так близко, что я чувствую запах ее духов: медовая горчинка с какой-то пряностью, сладкий тягучий дым.
— Как называются ваши духи? — Во мне появляется мысль купить такие же для Юли: мне определенно нравится этот запах.
— Армани Код, — немого смущенно отвечает она. — Не нишевая парфюмерия, просто любимый аромат, который давно вышел из моды.
Я веду ее в свое любимое маленькое кафе, но по дороге мы просто молчим. И я чувствую, что любые разговоры между нами будут просто губительны. Нам достаточно близости крепко прижатых друг к другу плеч, размеренных шагов, стука дождя по зонту и волшебства сказочной Праги.
Хозяин сразу усаживает нас за стол возле окна, я быстро говорю, что нам нужен классический торт двумя большими кусками, а Евгения просит добавить к заказу зеленый чай с мятой.
— Как продвигается ваша миссия по наполнению инстаграма? — спрашиваю я, потому что теперь, когда мы сидим друг напротив друга, молчание становится тягостным, и нужно либо откланяться и уйти, либо перестать делать вид, что говорить нам не о чем.
— Судя по моей странице, последний раз меня видели в августе в Большом. С тех пор обо мне ничего не известно.
И снова улыбается, на этот раз более открыто, не боясь смотреть мне в глаза. Обычная женщина, в ней нет ничего особенного, ничего, что хотелось бы с упоением разглядывать часами. Но мне хочется заслониться от нее рукой, как будто я несдержанный пацан и все эмоции написаны у меня прямо на лбу.
— Судя по моей, — усилием воли подхватываю нить разговора, — я вообще не существую.
— Не любите выставлять напоказ личную жизнь?
— Нет, просто криворукий и не умею фотографировать.
Все фото всегда делала Юля: она как раз была помешана на том, чтобы перекладывать на картинки даже повседневные вещи. И у нее было особенное чутье композиции и красоты, потому что жена запросто могла сделать красивый «журнальный» снимок даже простой чашки в руке. Или сонного меня, когда заставала врасплох. Вся моя жизнь — на ее странице. Я остался где-то там, на снимках нашего медового месяца, на фото монтировки детской кроватки и коротком видео прогулки с рюкзаком, в котором на мне «висит» наша маленькая дочь.