— Аля, я… — девушка с мольбой в глазах посмотрела на подругу. Рассказать. Поделить груз, который тянул в Ад. — Я так… Хотела пойти к алтарю с папой…
Маринетт прижала сжатую в кулак руку к груди и громко всхлипнула, зажмуривая глаза.
— Детка, — растрогалась Аля, заключая ее в объятия. — Нет, только не плачь, — отстранившись, приподняла она голову Маринетт за подбородок и, вытащив сухую салфетку из пачки, промокнула слезы, запутавшиеся в нижних ресницах. — Не порти мой шедевр макияжа, — улыбнулась она. — И не беспокойся, на банкете танец отца с дочерью у тебя никто не отнимет.
Маринетт задохнулась беззвучным криком, подавляя в себе отчаянное желание убежать отсюда. Аля чуть нахмурилась, наблюдая за подругой. Теперь она чувствовала, что с ней что-то странное происходит. И дело было не только в свадебном мандраже, тут причина была намного серьезней. Но вопрос застрял вместе с воздухом в легких Али, потому что дверь в гримерку к девушкам открылась.
— Аля, — чуть постучав, заглянула внутрь Хлоя, — Нино тебя искал.
Хлоя Курцберг стала второй подружкой невесты Маринетт. Подруг у Дюпэн-Чэн было немного, а с Хлоей за эти два месяца она успела сдружиться. К тому же, несмотря на то, что девушка была уже на четвертом месяце беременности, в платье подружки невесты Хлоя выглядела просто чудесно.
— Что там такое? — отозвалась Сезер, поднимаясь с места и разглаживая платье.
— Фотограф не приехал еще, а церемония через двадцать минут, — напряженно произнесла Хлоя.
Аля протянула руки и в два шага подошла к девушке.
— Так, спокойно, — погладила она ее по предплечьям. — Тебе нельзя волноваться. Я сейчас со всем разберусь, — успокоила она Хлою. — Маринетт, я вернусь через пять минут, — кивнула она. — Водка в холодильнике, — напоследок кинула она, и дверь за ней закрылась.
Маринетт замерла в тихой комнате, сжимая пальцами низ корсета, который переходил в подол. Воздуха в помещении было мало, окон не было, и Маринетт почти с хрипом вдохнула и выдохнула, ощущая, как начала кружиться голова. Как ей вынести все это?
Девушка вскочила с места, начиная метаться по комнате, заламывая руки. Слезы жгли глотку и щипали глаза, дышать было тяжело — Аля слишком сильно затянула корсет для церемонии. Маринетт просто не находила себе места. Идти к алтарю с Габриэлем.
Судьба, да ты же бессердечная сука. Как можно было так поступить с ней?
И она поняла, что не сможет. Никак. Нет. Ни за что. Маринетт ринулась к столику и, схватив ключи от машины, приподняла подол платья рукой и подошла к двери, опуская ладонь на ручку. Но открыла она ее не сама.
Девушка шарахнулась назад. Нотки боли ударили в нос, руки похолодели, а в груди разверзлась заново до того момента на два стежка заштопанная рана. Он молча закрыл дверь и посмотрел на нее тем самым взглядом, от которого Маринетт чуть не закричала в голос.
— Добить меня решил? — опустив вниз глаза, шепотом спросила она, потому что говорить что-то вслух было опасно для нее.
Долбанные слезы. Будто за последние два месяца их было мало.
Габриэль с тупой болью в груди смотрел на нее, вспоминая, как стоял в день объявления помолвки возле ванной комнаты и, будто мазохист, слушал, как она там в одиночестве навзрыд плакала.
— Я должен хоть что-то сказать, — подумал он, сделав полушаг вперед.
— Маринетт…
Она подняла свои невозможные глаза на него, и он отчетливо мог прочесть в них мольбу-просьбу-пожалуйста-спаси-меня. Габриэль вдохнул. Он знал, что единственное, что спасет их обоих — правда. Прямолинейная, обжигающая и жестокая правда.
— Кто мы друг другу?
Девушка от удивления вскинула брови, почувствовав странное раздражение. Серьезно? Войти сюда вот так, спустя два месяца молчания, и задать такой вопрос? Очаровательно.
— О чем ты? — голос вернулся благодаря проснувшемуся раздражению.
— Ты поняла, — кивнул Габриэль. — Ты и я. Кто мы друг другу?
— Серьезно? — начала злиться она, всплеснув руками. — И это все, что ты можешь сейчас спросить?!
— Кто, Маринетт?
— Да мне-то откуда знать? — теперь она явно была раздражена. — Любовники? Друзья? Недородственники? Трахающиеся знакомые?
Габриэль сглотнул, стараясь вложить в голос сталь, чтобы скрыть гложущую душу горесть.
— Теперь мне понятно, кто я для тебя, — он напряженно кивнул. — В таком случае, — рука мужчина легла на ручку двери, и он уже развернул плечи, чтобы покинуть эту комнату.
— Нет, — сделав резкий полушаг вперед, громко сказала она. — Я не закончила.
Габриэль снова обернулся, а Маринетт сделала два широких и уверенных шага вперед, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки около него в свадебном платье, которое предназначалось не для него, и метая молнии из глаз.
— Я не закончила, — повторила она.
— Так кто я для тебя?! — не выдерживая напора ее взгляда, повысив голос, произнес Габриэль.
— Что ты хочешь услышать, Габриэль?! — закричала она. — Что? Что я за тобой ринусь на край света?! Что жить без тебя не могу?!
— Нет, я просто, — у него впервые не было слов для ответа.
— Что «просто»? Ничего не просто, Габриэль! Почему ты сам мне не скажешь, кто я для тебя?! Почему ты, черт тебя дери, молчал два месяца, и, когда я уже смирилась со своей участью, пришел сюда добить меня таким вопросом?!
— Я, — Маринетт очень ловко перевела стрелки, но у него не было аргументов. — Я поэтому и спросил тебя. Сам я ответа не знаю.
Маринетт скрипнула зубами от безысходности и на мгновение посмотрела на потолок.
— Вопрос простой, — негромко сказала она. — Сложный ответ. Давай, попробуй. Может, у тебя получится.
Габриэль знал, что он хотел сказать. Знал, что нужно сказать. Но его мысли не совпадали с тем, что выдавала лживая речь.
— Мы — разрушители, — развел он руки в стороны, — собственных жизней.
Девушка сжала губы в полосу. Тоска глушила злость в геометрической прогрессии.
— Ответ неверный, — покачала она головой.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я люблю тебя?
Габриэль никогда не умел выражать свои эмоции. С ней он будто заново учился, но выходило у него из рук вон плохо.
— Не хочу я, чтобы ты говорил мне это, — почти кричала она. — Я не хочу, чтобы ты спрашивал меня, что говорить. Не нужно мне этого, Габриэль. Я…
— Но ты говорила, что любишь, — перебил он ее.
— Как и ты, — тут же ответила она, кусая внутреннюю сторону щеки. — Но с чего ты взял, что я говорила правду? — почти рычала она, чувствуя, как горячий ком обиды, накопившийся за два месяца, вот-вот лопнет. — Мы же оба, — она сделала паузу, стараясь сдержать эмоции, — потенциальные лжецы. Может, я просто хотела трахнуть отца своего парня; проверить, каков он в постели? Хотя знаешь, проверку ты провалил.
Это было жестоко даже для нее, но Габриэль только сжал в полосу губы и произнес.
— Ты никогда не умела лгать, — покачал он головой. — Нас спасет из всего этого только правда, Маринетт.
Он сделал шаг вперед, но она синхронно сделала назад и выставила вперед руку, понимая, что сейчас рванет окончательно. Грудная клетка девушки завибрировала от рвущихся рыданий, но она чудовищным усилием воли проглотила их и, подняв наполненный болью и обессиленной злобой взгляд, набрала в грудь воздуха.
— Хочешь правду? — процедила она, сделав паузу, и облизнула губы. — Если ты до сих пор не понял, что я люблю тебя сильнее, чем собственную жизнь, то ты полнейший, безмозглый осел. Если бы у меня был выбор, я бы все бросила и забыла обо всех ради тебя. Судьба не зря не сводила меня с тобой три гребанных года, Габриэль, потому что ты — моя самая страшная ошибка в жизни, — она на мгновение замолчала, не прерывая с ним зрительного контакта. — Но если бы мне дали шанс все исправить, я бы все равно совершила эту ошибку снова, — прошептала она. — И не жалела бы. Не жалела бы ни секунды, потому что в жизни не была так счастлива с другим, как с тобой всего две гребанных недели!