— Вздрогнем, как будущие дедушки, — смеется Том, протягивая вперед бутылку пива, и Габриэль сдержанно протягивает свою бутылку, после открытия которой так и не прикоснулся к содержимому.
Маринетт попросила его быть приветливым с ее отцом, не быть слишком чопорным и холодным, и Габриэль, кажется, даже немного старается, хоть и не понимает в принципе этой неприятной привычки Тома звонко чокаться бутылками перед каждым глотком пива. Габриэль терпеть не может пиво.
— Кого хочется больше, внука или внучку? — интересуется Том и переворачивает щипцами стейк.
Вино встает поперек горла от этого вопроса, но Габриэль держит себя в руках. Шипящие звуки капающего на угли масла заполняют воздух, помогая прийти в себя.
— Я хотел бы внука, — продолжает тему Том, — учил бы его печь, сделал бы первоклассным пекарем! А Вы?
Габриэль чуть ведет линией плеч.
— Я не знаю, не задумывался, — сухо отвечает он, но взгляд сам снова возвращается к ней, сидящей под сенью деревьев.
Такой хрупкой и маленькой, такой чистой и грязной. Такой его. Его Маринетт, что носит под сердцем жизнь, которую породил не он.
— Лишь бы ребенок был здоров.
Маринетт ощущает его взгляд на своих плечах, поворачивает голову и смотрит в самую душу. Она чувствует себя преступницей, которая нарушила все законы, что только возможно, но при этом не испытывает ни капли сожаления или раскаяния. Не чувствует своей вины, и ее поражает собственное безразличие к голосу совести, который давно охрип.
— Непривычно видеть его таким, — врывается в ее мысли голос Али, и Маринетт отводит взгляд, вливаясь в разговор с подругой.
— Кого? — не понимает она.
— Габриэля, — кивает Сезер, и Маринетт снова приходится испытывать эту муку. Смотреть на него.
— Каким таким?
— Домашним.
Маринетт позволяет себе улыбку, когда видит, как они с Томом снова чокаются бутылками и просто пьют пиво, поддерживая обычный диалог. Габриэль просит официанта унести на стол часть готовых стейков и снова отпивает вина, потому что Маринетт знает, что он лишь делает вид, что пьет то, что находится в бутылке.
— Подруга, давай на чистоту.
Аля решается начать разговор сама, потому что не выдерживает того, что видит. Она не глупая, она, кажется, единственная, кто видит хоть что-то, чего не замечают другие. Она видит, как он смотрит на нее, и как она на него смотрит. Маринетт не дарит таких взглядов Адриану, давно не дарит. Она перегорела к собственному супругу задолго до свадьбы, и Сезер поражает, как слепы остальные.
Но не ей судить.
— Тебе есть, что мне рассказать?
Маринетт поджимает губы, отводит взгляд от Габриэля и, опуская голову вниз, чуть гладит живот. Аля замечает, как Габриэль бросает на нее секундный взгляд и снова возвращается к диалогу с Томом.
— Холоден, как и всегда, — констатирует Сезер. — Шифруется божественно.
— Ничего такого, Аля…
— За дуру меня не держи, — немного резко отвечает девушка. — Подруга, я не говорю с тобой об этом, но я не идиотка. Я правда не понимаю твоего решения до сих пор. Не понимаю, почему ты вышла тогда за Адриана. Все твое существо кричало, что ты хочешь сбежать.
— Я не хотела сбегать, Аля, — морщится Маринетт, — я люблю Адриана и…
Сезер цокает языком и закатывает глаза.
— Хотя бы мне не ври, будь так добра, я по горло сыта, честное слово.
Маринетт замолкает и тянет из трубочки лимонад, не чувствуя его вкуса. Адриан и Нино присоединяется к Тому с Габриэлем и громко смеются, обсуждая какую-то чепуху. Сезер пристально смотрит на Маринетт, которая всеми силами избегает ее взгляда. Она спросит в лоб, потому что больше так продолжаться не может.
— Маринетт, ответь мне, — Аля выдерживает небольшую паузу и продолжает тише: — Этот ребенок его?
Возле гриля слышится нестройный смех, и из всего потока голосов выделяется едва уловимый баритон Габриэля. Маринетт откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза.
— Знаешь, когда на узи меня спросили, хочу ли я знать пол, я отказалась. Сказала, что хочу устроить вечеринку. Бред полный, я ненавижу вечеринки, сама знаешь, — она недолго молчит. — На самом деле, я не хочу знать, кто будет, Аля.
Сезер чуть поворачивается к ней и хмурит брови.
— Почему?
— Не знаю, — нервно облизывает она губы, не открывая глаз. — Знаю одно, это должна быть девочка. Бога молю, чтобы была девочка, — рука плавно проводит по небольшому животу. — Чтобы она выросла безмозглой и красивой дурочкой, потому что только такие девочки и смогут выжить в этом мире.
Маринетт открывает глаза и наконец смотрит на Алю. Смотрит прямо, не избегая пристального и, возможно, осуждающего взгляда подруги.
— Она будет безумно красивой, — продолжает Маринетт. — У нее будут светлые волосы, как у ее отца, его цвет глаз и маленькие аккуратные ладошки. Она не будет похожа на меня, я этого не хочу, — она сглатывает с поджимает губы. — И ее будут звать Эмма.
— Ты так уверена, что будет девочка?
Аля делает вид, что не замечает, как подруга снова сменила тему. Как снова проигнорировала вопрос. Как снова избежала неизбежного.
— Нет, — Маринетт замечает, как у Габриэля слегка розовеют щеки от выпитого вина, и как он неосторожно снова смотрит на нее, жадно цепляя взглядом. — Я просто хочу, чтобы мои мысли стали материальны. И все это побыстрее закончилось.
Когда вечером все собираются в гостиной с кучей угощений для главного момента этого вечера, Маринетт улыбается родным и друзьям, позволяя Адриану обнимать себя за талию, и лопает с ним большой черный шар. Светлый ковролин окрашивается розовыми и синими сердечками. И только когда все взрываются аплодисментами, и Адриан крепко ее обнимает, подняв в воздухе, Маринетт видит побледневшее лицо Габриэля и осознает причину всеобщей радости.
Ночью она выбирается из горячей постели супруга и идет босыми ногами в другую часть дома, заворачивая в левое крыло. Она даже не успевает коснуться ручки, потому что дверь сразу открывается, и он прижимает ее к себе, жадно впиваясь в губы.
Они целуют друг друга этой ночью намного чаще, чем делали это в последние пару месяцев. Она скрещивает с ним пальцы и часто дышит, а он вбивает ее в постель, покрывая поцелуями все, до чего может дотянуться.
Они оба стараются выбить из мыслей то, что узнали.
На следующий же день заголовки желтой прессы кричат на главных страницах о том, что новоиспеченная чета Агрестов станет родителями прекрасной двойни.
========== Глава XI. Двадцать три ==========
Год и десять месяцев со свадьбы Адриана и Маринетт.
— Адриан опаздывает.
— Как всегда.
Маринетт удобнее садится за столиком под номером двадцать три и делает небольшой глоток красного сухого.
Благотворительный ужин был организован в поддержку фонда защиты вымирающих видов животных и, разумеется, все шишки Парижа были в списке приглашенных. Габриэлю и Маринетт с Адрианом конверты доставили лично в руки, и это стало одной из основных причин их нахождения здесь. Изначально Маринетт не хотела на него идти, последнюю неделю она не очень хорошо себя чувствовала, и ее состояние не мог не заметить Габриэль.
Но они были здесь, и организаторы мероприятия из кожи вон лезли, чтобы таким уникальным гостям все здесь понравилось.
— Вино неплохое, — замечает Маринетт.
— Не налегай, — холодно отзывается Габриэль, отодвигая от себя фуагра.
Маринетт цокает, закатывая глаза.
— Давай без нотаций, — шепчет она, хмуря брови. — Мне пару часов назад стало легче, не порти мне настроение.
Габриэль не отвечает на ее пассивную агрессию и сам отпивает немного вина. Он знает, каких усилий ей стоило взять и собраться в свет, учитывая плохое хроническое самочувствие на протяжении нескольких дней и истерику двухдневной давности, касающуюся того факта, что она ненавидит собственное отражение в зеркале и не может влезть ни в одно свое вечернее платье.