Мужчина снял с нее мерки и за двенадцать часов бессонной ночи создал шикарное светлое платье в пол с открытыми плечами, которое хоть немного скрывало бы ее беременность, чтобы Маринетт хотя бы на вечер снова могла почувствовать себя так, как раньше.
— Ты великолепно выглядишь сегодня, — решается он на комплимент, действительно переживая о том, как она воспримет его.
— А в другие дни не великолепно?
Габриэль хмыкает. Мимо.
— Если ты ждешь, что я извинюсь за свою грубость в последние дни, то не надо.
— Не стану.
— Отлично.
Маринетт снова делает большой глоток вина и держит напиток во рту, чувствуя на корне языка приятную терпкость. Ей приносит дискомфорт собственное поведение, но она не может его контролировать, как ни старается, и ее это приводит в еще большее бешенство. Ей не хватает Габриэля, не хватает тех дней, которые у них были. Все портила эта чертова беременность, и Маринетт злилась.
Злилась на себя, на свое обручальное кольцо и на двух маленьких человечков, что находились у нее под сердцем.
— Габриэль, можно мы сейчас забудем, какая я стерва последние несколько месяцев, и хорошо проведем вечер?
Мужчина переводит на нее взгляд, не зная, что ответить. Поэтому он молчит. Маринетт тянется к нему и чуть сжимает под столом его ногу.
— Пожалуйста.
Габриэль мельком смотрит по сторонам и чуть сжимает ее руку в ответ. Девушка расцветает на глазах.
— Идем танцевать, — тут же оживляется она.
— Маринетт, я не танцую, ты же знаешь.
Девушка сдувает прядь волос со лба и дуется, как маленькая девочка.
— Ну и пожалуйста, месье зануда, я пойду танцевать одна.
Едва девушка встает с места, как Габриэль дергается, округляя глаза, и хватает девушку за запястье.
— Маринетт, — тревожно произносит он, — у тебя кровь.
Девушка смотрит на свое платье сзади, проводит по яркому пятну рукой и видит на фалангах пальцев насыщенный алый цвет. Скорая приезжает примерно через десять минут, и спустя какое-то время она лежит и смотрит в синий потолок автомобиля, слушая сирену белоснежной кареты. Габриэль сидит с ней рядом, и Маринетт на секунду забывает о том, что вообще происходит, потому что он рядом.
Его присутствие ослепляет, заглушает боль и реальность. Вечер не так уж и плох.
— Я зайду через пятнадцать минут, — в очередной раз послушав живот Маринетт через стетоскоп, отзывается акушер-гинеколог и, не глядя на своих пациентов, выходит за дверь палаты.
Маринетт лежит под тонким одеялом на кровати и слушает, как часто-часто ухает собственное сердце в ее глотке. Габриэль сидит в кресле рядом, опусти локти на разведенные в стороны колени, и смотрит в одну точку.
— Поговори со мной, — шепотом просит его Маринетт.
Габриэль поднимает взгляд.
— О чем?
— О чем угодно. Пожалуйста, — почти умоляет она. — Эта тишина, — Маринетт опускает основания ладоней на закрытые веки и мотает головой, — она меня убивает.
Габриэль придвигает кресло ближе к постели и ведет ледяными ладонями по брюкам от колена вверх. В голове пусто.
— Адриан скоро приедет и…
— Я не хочу говорить об Адриане, — сорвавшимся голосом резко произносит она. — Я просто…
Она замолкает на полуслове, почувствовав ком в горле, и закрывает лицо ладонью. Губы девушки изломяются в плаксивом оскале. Габриэль не знает, что сказать, поэтому просто сжимает ее ладонь.
— Меня держат тут уже второй час, — дрожащим голосом произносит она, — и ничего не говорят. Почему они ничего не говорят мне, Габриэль?
— Может, они просто не знают, что говорить, — тихо отзывается он и резко убирает руку вниз, когда дверь палаты снова открывается.
— Итак, мадемуазель Агрест, давайте еще раз проверим.
Маринетт сжимает губы и, утерев пальцами соленые щеки, убирает одеяло, задирая медицинскую сорочку. Врач сосредоточенно слушает, смотрит в одну точку, водит стетоскопом по животу девушки, и Маринетт понимает, что затея еще в первый раз была бессмысленна. Он ничего не слышит, потому что нечего слушать.
— Хватит! — резко дергает она сорочкой вниз, вынуждая врача отдернуть руку в сторону. — Они мертвы, да?..
Вопрос застает врасплох не только акушера-гинеколога и Габриэля, но и саму Маринетт. Слова, обжигающие ей глотку все эти бесконечные восемьдесят минут, срываются языком пламени. Девушка сглатывает, поднимая на врача взгляд.
— Мадемуазель Агрест…
— Скажите мне, — срывающимся голосом произносит она. — Вы приходите уже четвертый раз и молчите. Скажите мне.
Мужчина молчит, снимая стетоскоп, и трет переносицу, на мгновение закрывая глаза. Это становится красноречивее всяких слов. Маринетт смаргивает слезы, резко качнув головой, и, избегая взгляда Габриэля, который не сводит его с нее с момента прихода врача в палату, едва слышно шепчет:
— Вытащите их из меня.
Операционную подготавливают за десять минут и ограничивают доступ персонала в крыло, где находится Маринетт, чтобы непроверенные люди не растрепали эту новость первой же собаке из прессы, притаившейся у входа в клинику. Акушер-гинеколог заверяет Маринетт, что та ничего не почувствует, и все пройдет очень быстро.
Ее везут в операционную под светом ярких ламп, увешанных по стенам светлого коридора, и девушка не сводит взгляда с Габриэля, который молча идет все это время рядом, но вскоре сбавляет шаг.
— Не уходи, — просит она, хватая его за запястье.
Габриэль останавливается вместе с персоналом и впервые не печется о том, что могут подумать другие.
— Останься, прошу, — шепчет она. — Потеряй их со мной, я одна этого просто не выдержу.
Когда Маринетт надевают кислородную маску, в тумане надвигающегося забвения она видит лицо Габриэля, а затем становится тепло и спокойно. Сухо и безопасно. Ее несет над волнами теплого лазурного океана, слышится крик чаек, никакой боли просто нет, однако это оказывается временным, и, стоит дымке света раствориться, она снова видит его лицо и находится в палате, куда ее доставили после попадания в отделение.
— Ты проснулась, — немного хрипло произносит он, придвигаясь ближе, и садится на колени возле постели, обнимая ее руку и целуя холодные пальцы. — Я поговорил с врачами, и, оказывается, вероятность потери двойни на этом сроке так высока, что…
— Мальчик и девочка, да? — хриплым шепотом едва слышно прерывает его Маринетт.
Габриэль замолкает на полуслове, чуть кивает и смотрит в ее влажные глаза, не представляя себе, что она сейчас чувствует.
— Они были красивые?
Маринетт не знает, почему задает этот вопрос. Не знает, почему именно Габриэлю. Знает только, что, если не будет слышать собственного голоса, то она просто умрет. Умрет в эту самую секунду, как двое ее детей, которых она не смогла сберечь. Габриэль видит, как осознание потери подкрадывается к ней ближе с каждой последующей секундой.
— Я уверена, что они были совершенны.
Горячая слеза стекает по переносице девушки и течет вниз, останавливаясь где-то на виске.
— Всё закончилось, — он не знает, что ему делать. — Адриан скоро приедет, — и не знает, что говорить.
Маринетт вытаскивает свою руку и не без усилий с болью переворачивается на другой бок, не желая никого сейчас видеть. Она подсовывает руку под подушку и чувствует, как в глазах снова закипают горячие слезы.
— Я буду ждать в приемной, тебе надо отдохнуть, — не выдерживая звенящей тишины, поднимается с места мужчина и трет лицо ладонями.
Он уже направляется к двери, как вдруг…
— Габриэль… — мольба. В ее голосе отчетливо слышалась мольба.
Он останавливается, опустив ладонь на ручку двери, и поворачивается к ней.
— Да?
И ей хочется сказать ему. Сказать сейчас, здесь. Ей не хочется быть одной, когда он так сильно нужен ей. Когда она не знает, как справиться с этим в одиночку. Но вслух лишь…