— Ты такая красивая, — не может никак отдышаться Габриэль, целуя ее шею с закрытыми глазами и вдыхая ее запах. — Ты меня в могилу сведешь, Маринетт. Проклятье, ах, — в последний раз толкается он вперед бедрами и выходит из нее, хватаясь одной рукой за край столешницы.
Девушка обхватывает его лицо руками и заставляет поднять глаза, начиная заново изучать затуманенным от желания взглядом каждую черту его лица, каждую морщинку, родинку, крапинку в серой радужке. Она целует его горячо, глубоко и влажно, вжимается в его тело, прогибая поясницу, и растворяется в нем без остатка.
Она сожгла в себе абсолютно все, что в ней было от прежней Маринетт. От той самой девушки, что столкнулась с ним в холле дома, когда зашла за Адрианом, чтобы идти с ним на прогулку перед работой в кофейне. Она — не феникс, из пепла на свет не появилось невинное существо. Все в ней так и осталось пеплом, осело на ребрах грудной клетки и стало трухой.
Убив себя прежнюю, она породила в себе нечто иное, грязное и маркое, а Габриэль взрастил его в ней с новой, неизвестной ей ранее, болезненной и безумной любовью, которая не считается ни с чем и ни с кем. Которая связала их обоих так крепко, что запустила в них механизм саморазрушения.
— Я люблю тебя, — шепчет он ей в губы. — Я тебя люблю. — И Маринетт знает — знает, черт возьми, — что готова отвечать ему те же самые слова до конца своей жизни.
Он ей — всё, она ему — абсолютно.
Адриан не чувствовал в ту секунду собственного тела, гнев парализовал его, все его существо заклинило, отключило. Он не смог заставить себя открыть дверь, не смог ворваться туда и убить их обоих прямо на кухне, прямо на той самой столешнице, но он хотел. Видит Бог, он хотел… Убить их обоих самым жестоким образом.
Негнущиеся ноги понесли его в холл, в голове гудело, десятки голосов срывали глотки в его сознании, перекрикивая друг друга. Он сидел в саду почти полтора часа, стараясь хоть немного прийти в себя, хватался за волосы, наворачивая вокруг фонтана круги, и не понимал, как течет время. У него перед глазами стояла картина того, как отец трахал его жену, и это сводило его с ума. По-настоящему, без всяких иллюзий.
Он терял над собой контроль. Но, стоило ему в прострации войти обратно в дом и увидеть десятки гостей, как все в голове мгновенно стихло и притаилось, точно дикий голодный зверь, которому нужен был лишь щелчок, чтобы броситься в смертельную атаку.
Глотку Адриана снова обжигает алкоголь. Не шампанское, уже что-то крепче, но он не особо чувствует разницы. Под ногами пробегает маленький человечек.
— Это кто тут у нас такой, — резко садится он на корточки, не владея собственным телом, и задевает девчушку рукой.
Девочка падает вниз, потеряв равновесие, и тут же начинает плакать.
— Софи! — появляется в ту же секунду Хлоя, — детка, что такое?!
— Ты такая больша-а-ая, — растягивает Агрест, и Софи сильнее заливается слезами, начиная ползти от него назад.
— Адриан! — шокировано восклицает Хлоя и берет дочку на руки, начиная покачивать ее и успокаивать, в защитном жесте прикрывая голову дочери рукой. — Ты пугаешь ее! Перестань!
— Что происходит? — тут же встает рядом с женой Натаниэль. — Адриан, что ты сделал?
— Да брось, Хлоя, — пьяно и надрывно смеется Адриан. — Я похоронил своих детей, есть в тебе хоть капля сочувствия?
Курцберги округляют глаза, не находя слов для ответа. Гости переглядываются, не решаясь вступать в дискуссию, и лишь шепчутся между собой, поглядывая на виновника торжества. Маринетт поворачивает голову на шум и видит, как Хлоя взволнованно уходит из зала с плачущей Софи, в то время как Натаниэль пытается что-то сказать Адриану.
— Я прошу прощения, — извиняется Маринетт и тут же идет туда, чувствуя заворачивающийся комок волнения внизу живота.
Гости стоят на безопасном расстоянии от двух молодых людей, у которых явно не просто дружеский разговор, и Маринетт зачем-то извиняется почти перед каждым, когда идет в самую гущу событий.
— Что здесь происходит? — старается твердым голосом говорить Маринетт.
Натаниэль держит плохо стоящего на ногах Адриана цепкой хваткой за рукав белой рубашки и поворачивает к девушке голову.
— Маринетт, думаю, Адриану стоит подняться наверх, — холодно замечает Курцберг. — Он определенно перебрал.
— Адриан, какого черта? — шикает Маринетт, когда видит, что парень вырывает руку из хватки Натаниэля. — Зачем ты столько выпил? Я никогда тебя таким не видела.
Адриан смотрит на нее и поверить не может. Такая идеальная, такая роскошная, такая лживая, чертова дрянь. На безымянном пальце сверкает обручальное кольцо. Парень чуть толкает Натаниэля плечом и подходит к ней ближе. Маринетт синхронно делает полушаг назад. От Адриана веет недоброй аурой, агрессивностью и настоящей жестокостью.
— Люциан! — по-прежнему глядя ей в глаза, зовет Адриан стоящего от них неподалеку коллегу. — Люциан, подойди!
Высокий темноволосый парень, явно не заметивший всей этой сцены за шумом живой музыки и говора толпы, подходит к ним, сверкая белозубой улыбкой. Габриэль все это время напряженно наблюдает за происходящим, не сводя пристального взгляда с них обоих.
— Адриан?.. С днем рождения еще раз, я…
— Люциан, знакомься, — подходит Адриан к Маринетт вплотную. — Это моя жена. Жена моя — Маринетт.
Парень вежливо улыбается, кивая девушке.
— Мы уже успели познакомиться, — любезно сообщает он.
— Ах, успели, — саркастически восхищается Адриан. — Интересно, с кем в этом зале она еще не успела познакомиться.
В воздухе витает чудовищное напряжение, Маринетт отпивает немного шампанского, чувствуя, как от непонятной тревоги гулко и часто бьется сердце. Люциан тоже чувствует это опасное электричество всюду, но снова натянуто вежливо улыбается, чуть кивнув головой.
— Она красавица, да? — внезапно произносит Адриан.
И Маринетт, и Люциан не понимают такой резкой смены разговора, и переглядываются, разыскивая друг у друга помощи.
— Красавица, скажи, — резко подняв руку, цедит Адриан, хватая ее пальцами за овал лица. — Просто Афродита.
Маринетт сдавленно и глухо вскрикивает от пульсации внезапной боли, и ей приходится сделать полушаг вперед, чтобы он не оторвал ей голову.
— Д-да, красавица…
— Адриан, мне больно, — тихо произносит Маринетт так, чтобы только он услышал.
— Адриан.
Габриэль появляется тенью возле них и, сильно схватив сына за предплечье, рывком отодвигает его от Маринетт. Девушка с болью вздыхает, чувствуя, как ее бросает в жар, и начинают дрожать конечности. Она обхватывает себя руками, едва удерживая равновесие.
— Руки свои от меня убрал! — теперь уже орет парень, сбрасывая с себя руку отца.
Гости отвлекаются от своих разговоров и обращают на поднявшийся шум внимание, поворачивая к ним головы. Маринетт чувствует на своей спине несколько пар глаз, уши девушки начинают пылать. Габриэль, одернув пиджак, с привычной холодностью и радушием идет к сыну и хватает его за предплечье.
— Адриан, ты идешь со мной, — грозно произносит он, нависая над ним.
— Не прикасайся ко мне, — орет он. — Ненавижу тебя! Какой же ты ублюдок, твою мать!
Живая музыка затихает, музыканты на балконе с любопытством опускают головы вниз. Зал погружается в зудящий тихий гул сплетен. Габриэль снова делает шаг вперед.
— Заткнись! — шипит он, бросая взгляд на толпу, греющую уши.
Маринетт замирает, ее будто прибивает наглухо к земле, когда после слов Адриана тот смотрит на нее. Смотрит так, что хочется лишь одного: умолять о смерти. Девушка в ужасе расширяет глаза, а в голове только одна мысль: он узнал. Габриэль собирается выпроводить его из зала и как следует вмазать ему по лицу за то, что тот напился, но не одна Маринетт почувствовала неладное.