Маринетт приложила тыльную сторону ладони к губам и, снова не сдержавшись, повторно всхлипнула. Она умылась во второй раз. Выключив воду, девушка выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Что с тобой происходит, Маринетт? Что происходит?! Теперь ты понимаешь, что нужно было прислушиваться к советам судьбы?
Она тебе говорила, что нельзя знакомиться с Габриэлем. Потому что Адриан оказался лишь станцией, а не пунктом назначения.
Маринетт схватила полотенце и прижала его к лицу, с силой зажмуривая глаза. Все ее тело дрожало. Надо выбираться отсюда. Маринетт вытащила телефон и быстро настрочила Адриану сообщение: «Плохо себя чувствую. Уехала на такси домой.» Убрав телефон обратно в сумочку, она открыла ванную и вышла в коридор.
— Маринетт.
Этот голос она никогда — никогда, черт возьми — ни с кем не перепутает. Она резко повернулась назад, глядя на то, как Габриэль стоял в конце коридора у окна, запустив руки в карманы брюк.
Их разделяло только десять шагов. Десять шагов отделяло Маринетт от человека, который представлял из себя ее пункт назначения. Она тяжело дышала, стоя на месте. Грудную клетку разрывало от невозможности быть с ним и необходимости быть с другим.
Ее ломало. Маринетт не помнила, когда последний раз с такой болью у нее билось сердце.
Он смотрел на нее, и у него перехватывало дыхание. Она такая красивая. Господи, зачем она такая красивая? Платье было просто идеально. Оно было создано для нее. Из-за нее. Ради нее.
Овальный вырез, тянущийся полукругом от одного края плеча до другого, открывал выступающую линию ключиц, а рубиновый оттенок ткани выгодно подчеркивал ее светлую кожу, гармонично сочетающуюся с темными волосами.
Кружево вьюном оплетало ее руки от предплечий до локтя, струилось вдоль точеной талии, мягко обхватывая ее, и гипюровым огненным водопадом волнами лилось вниз, останавливаясь чуть выше острых коленей.
— Ты просто восхитительна, — негромко произнес он, сухо сглотнув. — Просто восхитительна, — непроизвольно повторил он, чуть вскинув брови.
Кошки в душе Габриэля уже не скребли, а зубами выгрызали плоть. Он ненавидел себя за это. За то, что привязался к ней. За то, что не может от нее оторваться. Он должен был продолжать притворяться, что есть и другие. Он должен был искать других, но… Проклятье! Это была такая глупая ложь. Потому что была только она.
— Мне было бы намного проще, если бы ты сейчас отправилась вниз к гостям, — перешагивая через себя, произнес он.
Ложь. Такая долбанная ложь. Очевидная, плохо отрепетированная. И она понимала, что он говорил не то, что хотел, а то, что было нужно. И Маринетт не выдержала. Она сорвалась с места, сжав маленькие кулачки, и вплотную подошла к нему, снова врываясь в его личное пространство.
— Ты прав, — шепотом ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Было бы проще…
И он сделал это быстрее, чем подумал. Хотя бы раз, Господи. Габриэль вытащил руку из кармана и, обхватив ее лицо ладонью, рывком притянул девушку к себе, впиваясь в губы. Это почти лишило ее равновесия, но он обвил ее второй рукой за талию, сокращая расстояние до минимума.
Он целовал ее так, что Маринетт просто потеряла связь с реальностью. Его губы были такие чувственные, такие желанные, горячие. Их хотелось целовать, ими хотелось владеть. Девушка сделала полушаг вперед и, прогнувшись в пояснице, прижалась к нему еще ближе, обдавая жаром своего тела.
Габриэль выдохнул в поцелуй раскаленный воздух, позволяя девушке скользнуть тонкими пальцами в свои волосы. От ощущения ее прохлады кожа покрылась мурашками. А у нее внутри все переворачивалось, когда он вел своей широкой ладонью по ее открытой спине.
Девушка бесстыдным образом углубила поцелуй, зажмуриваясь, взрываясь, умирая. Позволяя ему. Умоляя его. Желая его больше, чем можно себе представить. Только внезапно проснувшееся благоразумие заставило девушку на секунду оторваться от него.
— Так нельзя, — прошептала она, а сама все равно снова потянулась к его губам, зажмуриваясь только сильнее. — Так нельзя, Габриэль.
— Знаю, — на выдохе ответил он. — Я знаю.
Маринетт не выдержала и снова впилась в его губы, отключая сознание и галдящую на первом этаже реальность. Она хотела его. Безумно, бездумно. Полностью. И она позволила ему подхватить себя за бедра, в то время как сама обвила его талию ногами.
Словно мотыльки, стремящиеся к огню, они летели к своим чувствам, не видя ничего вокруг. Они понимали, что обожгут свои крылья, что достигнут огня и погибнут, истлев в нем полностью. Что будут последствия всего того, что происходило между ними.
За чувства надо платить. И они надеялись, что им не предоставят счет в конце вечера.
Габриэль шел, держа ее на руках, в гостевую спальню, ни на секунду не прерывая отчаянных, слишком живых, необходимых и правильных поцелуев.
Маринетт обвила руками его шею, растворяясь в запахе его одеколона и океане всепоглощающих чувств. Дверь гостевой комнаты закрылась за ними на ключ.
Разноцветный свет залил опустевший темный коридор второго этажа, послышались аплодисменты из холла первого. Фейерверк в этом году был в несколько раз прекраснее, чем в прошлом.
========== Глава V. Тише ==========
Маринетт, закусив нижнюю губу, стояла в ванной комнате у зеркала, упираясь руками в раковину, и не могла перестать улыбаться. Она просто сияла. Белая рубашка мешком висела на стройном теле; темные пряди, некогда закрученные в вечернюю прическу, были небрежно забраны с левой стороны за ухо.
Девушка постукивала пальцами по раковине и все еще исподтишка смотрела на свое отражение. Она не помнила, когда последний раз чувствовала себя настолько счастливой. Каждая клеточка тела отзывалась приятной болью, не позволяя забыть ощущений прошлой ночи. Маринетт снова улыбнулась, опуская ладонь на шею. Три красных пятнышка в крапинку кривой дорожкой вились по светлой коже за ухом.
Они заснули только к рассвету; Маринетт отдавалась ему снова и снова до тех пор, пока сама окончательно не выбилась из сил. Такого первоклассного секса у девушки еще не было.
Она хмыкнула, покачав головой, и обхватила себя руками, поглаживая пальцами приятный материал его хлопковой белой рубашки. Девушка не могла думать ни о чем. Только о том, что она безгранично, безумно счастлива. И она с досадой понимала, что никогда не испытывала таких ощущений вместе с Адрианом.
Она внушала себе, что была безгранично счастлива вместе с ним. Маринетт постепенно стала принимать отношения с Адрианом, как данное. Словно за них решили другие, что они должны быть счастливы. Будто они были вместе ради других. Ведь никто не видел, что происходило в стенах ее комнаты, или когда они оставались наедине.
Маринетт не знала, что сама со стороны — тонкая, изящная, высокая, грустная ива, и витиеватое кружево, забытое хозяйкой, за отсутствием праздника и повода. Она забыла, ведь никто ей этого не говорил уже довольно долгое время. Поэтому она и смутилась, когда Адриан сделал ей комплимент вчера по поводу платья. Она забыла, каково это.
Габриэль показал ей, что значит быть любимой. Любимой по-настоящему, а не по шаблону бумажных историй героинь, выдуманных одинокими писательницами, которые заперты в четырех стенах съемной квартиры в маленьком проулке бедного квартала.
Он касался ее так, что у Маринетт каждая клеточка вопила от нахлынувших ощущений. Он целовал ее так, что у нее голова шла кругом. Он любил ее так, что она задыхалась. А она любила его, даже не успев понять, как это получилось. Но теперь Маринетт видела разницу.
Она собственноручно смогла провести наконец границу, разделяющую понятие страсти и похоти, поняла разницу между влюбленностью и любовью; осознала, что чувства и чувствительность — это совершенно разные слова.
Маринетт смотрела на себя в зеркало и видела не человека, а мотылька, который бился об кипяточную лампочку, уже опалив одно крыло полностью. Она чувствовала, что любовь к Габриэлю убьет ее, и что ей придется сделать страшный выбор в скором времени. Маринетт сжала виски, пытаясь перебить боль, которая жгла под кожей, и заменить ее на другую.