- Что? - он вскинул бровь. – Хочешь сказать, что ты не из-за его звонков, попросилась домой?
Стало понятно, откуда ветер дует. И, конечно, он отчасти прав, но это еще не повод припирать меня к стене и требовать ответа.
- Я соскучилась.
- Теперь я знаю, что меня притягивает в специфичных девушках, – он вышел, напоследок двинув стулом. И уже из гостиной послышался едкий смешок. - Желание избавиться от скуки.
Это был удар под дых.
Леша… мои фантомные боли не захотели уйти тихо и незаметно, не смотря на то, что свечечку я отвезла к маме, и заставила себя не проверять почтовые ящики по сорок раз на дню. В особенно тяжелые дни, казалось, что бесславный рыцарь забыт. Но он вдруг неожиданно напоминал о себе сам – звонил, присылал сообщение или письмо - одной строкой. И почти разорванная лента привязанности, вдруг под действием его голоса начинала прорастать новыми нитями. А вслед за ними и крамольные мыслишки не заставляли себя ждать: «он чувствует, то же самое», «он боится это показать», «связь есть, он сам не в силах противиться», «он думает обо мне», «я ему интересна!»
Но все оказалось намного проще и примитивнее. Алексей названивая, если и интересовался моими делами, то исключительно по просьбе Димки. Будучи хорошим другом, он просто не отказывал ему в новой информации, и себе в неограниченном внимании с моей стороны. А я слушала, сжав руки в кулаки и стиснув зубы. И все это время боялась спросить у него, а затем и у себя простое, но очень важное: «Зачем ты так со мной? Зачем?»
И вот теперь Сережино замечание о петле и вскрытых венах метко попадает в цель. И я не могу честно заявить, что не боюсь того момента, когда Леша скажет: «Прощай, Ольчик!» или что-то равнозначное этому, например: «Я уже женат!» Боюсь до одури и ничего с собой поделать не могу.
15 сентября я, глядя на трезвонящий телефон, испытала весь спектр ужаса, на который была способна. Окаменела, покрылась бисеринками пота, но дрожащей рукой нажала на прием.
- Ольчик?! – сдавленный голос Леши резанул по сердцу. Что-то случилось, что-то страшно его огорчившее, а я не хотела отвечать на звонок!
- Да, я привет…
- Оля, все сгорело.
- Что? – я опустилась на кресло в гостиной, а перед глазами уже проносятся картины горящего дома в Днепропетровске, дома где я родилась, где развелись мои родители,. Наяву увидела маму в слезах, Димку в крови с плохо перебинтованными руками, потому что мой старший при пожаре сложа руки сидеть не будет, кинется в гущу. А может он в больнице? Или хуже…! Или сгорела квартира тети, а там мама… Господи! Только не это!
- Леша, что сгорело?
- Дело! – выдохнул рыцарь.
Послышалось тело, его тело. То, что предстало перед моими глазами, было ничто в сравнении с ужасами ожогового отделения, где я временно помогала тете, как санитарка.
- Ты сгорел? Ты… обгорел? А... какова зона поражения, какой степени? Ты где лежишь? – он молчит. Стоит ли говорить, что мое воображение в эти секунды лишило его дыхания и сил для последних слов.
– Леш, Лешик! – закусила губу, чтобы не зареветь в голос. - Ответь мне ты где?
- Я здоров. Мое дело сгорело, - болезненно выдохнул он, – мой кабинет сгорел! Аппаратура, инструменты… Все!
- Как?
- Синим пламенем. Все, слышишь, все кануло! Мои кредиты, мои клиенты, мои сбережения… Черт!
- Леш, Лешенька… - я чуть не рассмеялась от счастья, что жив и здоров, не обгорел, дымом не надышался. Вытерла набежавшие слезы и нетвердой походкой переместилась в кабинет Богдана Петровича. Здесь висят фотографии моего родного города, придающие мне силу и уверенность. В прошедшие месяцы пребывания в этом доме я готовилась к сложным разговором с главой семьи Краснощек здесь, и именно здесь же их проводила. Смотрю на снимки и в сотый раз благодарю высшую силу за то, что родные мои живы и бушующий в телефоне Леша не пострадал.
А он все рассказывает, как горели те склады, как пламя из-за пожарных перекинулось в сторону двухэтажных строений на территории рынка. И хоть бы одна тварь позвонила раньше, до того как возгорание возникло на первом этаже. Но позвонили с опозданием. И все что он успел вынести и открутить, это малые крохи в отличие от того что осталось внутри.
- Материалы, клиентская база данных, снимки, протезы… стол!
Я дала ему еще минут десять, в течение которых поняла, что все сгорело двадцать четыре часа назад, до этого он подрался с кем-то из пожарников, потом с кем-то из арендодателей повздорил и попал в СИЗО. Оттуда его вытащил партнер. Я удивилась, подумав будущий, оказалось бывший. Так как партнер ничего не подписывал, а лишь спонсировал, то хочет забрать свою часть из сохранившегося и отчалить, оставив Алешу разбираться с кредиторами, страховщиками, клиентурой и прочей мишурой. Потом с Наташей поссорился. Потому что она, видите ли - так и знала, что у него ничего не получится и начала собираться к маме, домой.
Димке моему не звонил, других дружбанов дергать не хочет, ведь, они его не поймут, как и раньше не понимали. Вот и осталось, что звонить мне. А вообще он сидит в заброшенном парке, недалеко от ментовки, рядом бутылка водки и осколки разбитого телефона, который уже не пытается наорать на него требуя ответа.
- Лешик, ты умница. – Это было первое, что я смогла произнести за двадцать пять минут его ругани и единственное, что заставило его выпасть в осадок.
- Ты не напился в зюзю, не подрался…
- Но…
- Шшш, если ты не сидишь подследственным, то можно сказать и не дрался вовсе. Бутылка водки рядом, считай для растирания, кулаки явно в крови так?
- Так.
- Вот и смажешь, чтобы обошлось без заражения. Тебе сейчас нужны: ясная голова и целые руки.
- Чтобы вернуть долги. – Горько выдохнул он. – Там такие суммы…
- Чтобы возродить свое детище из пепла. – Возразила я. - Не считай это долгами, пусть это будет твой вклад в мировые ошибки. Скажем так, ты позволил сжечь Москву, чтобы выиграть войну.
- Это когда было, Ольчик…
- Хорошо, давай ближе к нашему времени. У 67 летнего Томаса Эдисона лаборатория сгорела, унеся труды многих десятилетии его работы.
- И?
- И это тебе не Чернобыль – все же остались живы.
Он тяжело вздохнул. Явно подбирая слова, чтобы сказать: «Ок, Ольчик, я понял. Давай закончим на сегодня. Я и так потратил твое время… позвоню потом». Яснее некуда, что он мне не верит, да и слышать что-либо, окрашенное в нездоровый позитив, не хочет. Но достучаться до него нужно сейчас, потому что в другой раз он просто этого не позволит.
- Я понимаю, это не твоя ошибка, а расплачиваться придется. К тому же прогореть вначале, когда ты только-только расправил крылья – ужасно. Перестаешь верить в себя и верить в успех. Но… - я сделала паузу и задала резонный вопрос, - разве ты можешь сейчас сдаться? Не солоно хлебавши, вернуться за Наташей домой. В тот круг общения, который никогда тебя не поддерживал, и забыть о первом сгоревшем деле не даст. Скажи, мне, разве ты не взялся за это дело наперекор всем и вся?
- Ну…
- Взялся, сделал, получилось! Ведь получилось, ты сам мне рассказывал, что клиентура начала подтягиваться, а это дорогого стоит.
- Да… начала.
- Знаешь, это еще раз говорит о том, что выходы есть, возможности для развития с нуля существуют. И ты нашел их. Не просто отмахнулся как дружбаны твои, мол, рожденный ползать, летать не может, а взялся и сделал. И они заткнулись. И ведь замолкли в ожидании, когда твое дело рухнет, чтобы потом в пьяном угаре мерзко хрюкать, что у тебя ничего не вышло. Прогорел и сдулся.
- Оля… - взбрыкнул он, не соглашаясь.
- Что Оля? Попытайся сказать, что я не права. Приедешь домой, начнешь квасить, чтобы унять омерзительное чувство проигрыша и обязанности возвратить долг. Неделю где-то тебе на это дадут родные, потом всем скопом помогут собрать нужную сумму для возврата. Ок, долги ты с их помощью вернешь, вот только они в счет этого посмеют направить тебя на путь истинный. И будут уверенны, что ты обязан послушаться.