Разозлился боярин, и когда проезжали мимо колодца, говорит кучеру:
— А ну возьми-ка этого нахала-петуха да брось в колодец.
Кучер немедля соскочил с козел, поймал петуха и швырнул его в колодец. Видит петух — пришла беда! Что тут делать? Давай воду пить! Пил, пил — пока всю воду в колодце не выпил. Потом вылетел наружу, снова за коляской гонится и кричит:
Видя это, боярин очень удивился и говорит:
— Ах ты, чертов петух! Вот задам я тебе жару! Ишь ты, щеголь хохлатый да хвостатый! — И когда приехал домой, велел кухарке изловить петуха, бросить в печь, полную горячих углей, а заслонку камнем привалить. Кухарка, ведьма этакая, сделала, как хозяин велел. Видит петух — новая беда! Начал он колодезную воду отрыгать, пока весь жар не залил. Огонь погас, и печь остыла. А петух полную кухню воды налил, так что старая карга совсем осатанела. Тут петух как дал по заслонке, вышиб её и вышел из печи цел и невредим. Подлетел он к боярскому окошку, застучал клювом в стекло и закричал:
— Вот нажил я себе беду с этой диковиной! — сказал боярин, еще больше удивившись. — Эй, кучер! Унеси ты моё горе! Брось петуха в стадо. Авось какой-нибудь бешеный бык с ним разделается — подымет его на рог, — избавлюсь от этой назолы.
Кучер тут же петуха схватил да и швырнул в середину стада. А петух тому и рад: давай глотать быков, волов и телят, пока все стадо не поглотал. Раздулся он, стал ростом с гору. Подступил опять к боярскому окну, растопырил крылья — солнце заслонил — темно стало. И начал свое:
Увидал боярин такое чудище — чуть не умер со страху, не знает, что и делать, как спастись от петуха.
Думал, думал и придумал наконец:
«Посажу-ка я его в подвал с казной, начнет он червонцы глотать, авось какой-нибудь золотой ему поперек горла станет, он и подавится. Вот я от него и отделаюсь».
Сказано-сделано: взял петуха за крылья и бросил его в подвал с деньгами. А деньжищ у этого боярина столько было, что он им и счету не знал. Бросился петух червонцы клевать — все до одного склевал. Потом выбрался из подвала (как — про то ему знать!), да опять к боярину под окно.
И завел:
Тут уж видит боярин — делать нечего, и кинул ему кошелек. Поднял его петух и пошел своей дорогой, а боярина на радостях оставил в покое. Как увидела домашняя птица на боярском дворе такую храбрость петушиную, вся, сколько было, за ним следом двинулась, — что твоя свадьба! Приуныл боярин, глядя, как петух всю птицу со двора сводит.
— Ну ладно, — говорит, — ступай себе, проваливай! Еще я дешево отделался от этакой беды. Тут, видать, дело было нечисто!
А петух идет себе гордо, и вся птица за ним. Шел он, шел, пока не дошел до дедовой хаты, и запел у ворот:
Дед, как услышал петушиный голос, обрадовался, вышел из хаты. Смотрит за ворота — диву дается. На петуха глянуть страшно: против него и слон — блоха! А следом за ним стая птиц несчетная, одна другой красивее, одна другой хохлатее да пышнее. Увидал дед, что петух такой здоровенный, да еще вокруг него такая туча птицы, и кинулся ворота отворять. А петух говорит:
— Расстели-ка ты, хозяин, рядно вот тут посреди двора.
Бросился старик опрометью — разостлал рядно.
Стал петух на рядно и изо всей силы крыльями захлопал. И сразу двор наполнился всякой скотиной и птицей, а на рядне петух целую кучу золота навалил — так и горит на солнце, глазам больно! Увидал дед все это богатство — не знает, что делать от радости, целует-милует петуха.
Тут, откуда ни возьмись, — баба. Увидала она такое, и глаза у нее загорелись, от зависти чуть не лопается.
— Дед, а дед, — а сама робеет, — дал бы и мне червончиков!
— Держи карман! Ты мне что сказала, когда я у тебя яиц просил? Побей теперь ты свою курицу, чтоб червонцев тебе принесла. Я побил своего петуха — за что, сама знаешь… И вот что он мне дал.
Пошла баба в курятник, поймала курицу, ухватила ее за хвост и давай бить, — кто бы увидел — заплакал! Вырвалась бедняжка у бабы из рук и побежала по дороге. Вот шла она, шла, нашла стеклянную бусинку и проглотила. Потом скорей поворотила домой к бабе и закудахтала от ворот: «Куд-куд-куд-куд-кудах!» Баба обрадовалась, вышла курице навстречу. А курица — прыг в ворота, да мимо бабы, да скорей на гнездо! Часу не посидела, соскочила с гнезда и кудахчет. Баба кинулась смотреть — что там курица снесла? Глянула — и что же видит? Курица снесла стеклянную бусинку. Поняла баба — посмеялась над ней курица, и давай ее бить. Била, била, пока до смерти не убила.
Так и осталась жадная дура-баба ни с чем. Пришлось зубы на полку положить. Поделом ей, а то мучила курицу, ни за что, ни про что убила горемычную!
А дед разбогател: поставил хату большую, сад развел красивый, живет — горя не знает. А бабу из милости в птичницы взял. И с тех пор дед петуха всюду за собой возил наряженного: золотое монисто на шее, желтые сапожки со шпорами, ни дать, ни взять — царь Ирод из балагана на ярмарке, а не петух, что в борщ кладут.
ДАНИЛА ПРЕПЕЛЯК
Жили-были в одном селе два брата, оба женатые. Старший был трудолюбив, бережлив и богат и за какое дело ни брался, господь за него заступался, но детей у него не было. А младший брат был беден. Не раз бежал он от счастья и счастье от него, потому что был он ленив, неповоротлив в хозяйстве и неудачлив в делах; да и детей имел целую кучу! Жена у бедняка была женщина работящая, добрая, а у богатого — скупая и злая-презлющая. У бедного брата — был бы он беден грехами! — все же пара волов имелась, да еще каких: сизых, молодых, высоченных, рога острые, на лбах отметины, а сами ширококостные, жирные, лучше не сыщешь — хоть в телегу впрячь, хоть на люди показаться, хоть землю пахать. Зато ни плуга, ни бороны, ни телеги, ни саней, ни тынжалы[6], ни косы, ни вил, ни граблей — ничего нужного в хозяйстве и в помине не было у этого непутевого человека… Всякий раз, когда была в них нужда, шел он к другим, особливо к брату, у которого всего было вдоволь. А тому жена покою не давала.
— Брат не брат, — говорила она, — а денежки не родня.
— Так-то так, жена, да ведь кровь не вода. Уж если не я, то кто и поможет?
Жена, не зная, что и сказать, умолкала и губы себе кусала. И все бы ничего, кабы не телега. Двух-трех дней, бывало, не пройдет, как снова Данила на пороге, просит телегу одолжить: то дров из лесу привезти надо, то муку с мельницы, то копны с поля, то еще невесть что.
— Слышь, брат, — сказал однажды старший меньшому. — Уже воротит меня от родства-то нашего! Есть у тебя волы, почему телегу не справишь? Мою ты вконец искалечил. Трах сюда, тарарах туда — пропадает телега. И потом знаешь, как говорится: отдай, поп, шпоры, сам кобылу пятками гони.
— Так-то оно так, — отвечал меньшой, почёсывая голову, — но что же мне делать?
— Как что делать? Ты меня послушай. Волы у тебя рослые да красивые. Ступай на ярмарку, продай их и других возьми, поменьше и подешевле. На остаток телегу купишь и станешь хозяином.
— А ведь совет-то неплох. Так я и сделаю.
Побежал он домой, вывел волов на веревке и побрел на базар. Но, как уже сказано, был он одним из тех, у кого собаки на ходу кусок из котомки тянут, и все дела свои делал навыворот. Город был неблизко, ярмарка подходила к концу. Но Даниле Препеляку сам черт не брат! Недаром же его Препеляком прозвали[7] — только и было добра у него во дворе, что кол, сделанный его руками. Нахлобучил он кушму на голову, натянул на уши, и море ему по колено:
7
Перепеляк — в крестьянском дворе сучковатый кол, на котором хозяйки вешают горшки и посуду для просушки.