Но вот однажды наступили и для него дни тяжелые, увязался за ним медведь и все норовит поймать да съесть. Заржал конь:
— Выкинь ты дурь эту из головы, медведь, а то как бы не пришлось тебе проклясть тот миг, когда мы встретились с тобой
— Что ж по-твоему, у меня зубы сточились, и не могу я с тебя шкуру содрать да мясо сожрать?
— Неужто ты такой сильный?
— А как же.
— Тогда давай потягаемся. Покажи-ка, чего ты стоишь, — сказал конь.
Поглядел медведь окрест, увидал скалу поваленную, подошел к ней да как сжал в объятиях — в песок раскрошил и по ветру пустил.
— И это все? — спросил конь. — А я, как стукну копытом о камень, так не пыль — огонь высеку.
— Вижу, горазд ты хвастать, — рассердился медведь.
— А выйдем-ка на дорогу, сам увидишь.
Пошли они. Стал медведь на задние лапы, смотрит, а конь отошел подальше, а потом как разогнался — вихрем промчался, искры из камней высекая.
Медведь даже присел от удивления и страха.
— Ну, что ты скажешь?
— В самом деле, в тебе куда больше силы, чем во мне, — ответил медведь.
— Как же наказать тебя за то, что посмел зубы на меня скалить? Убить тебя и то мало!
— Не убивай меня, добрый конь. Какую хочешь службу тебе сослужу, только жизни меня не решай.
— Так вот, в наказание будешь водить меня на поводу, выискивать траву повкуснее, пока я не усну.
Медведь и не пикнул в ответ, боялся, как бы не поднял конь ногу да не протопал ему копытом аллилуя. Стал медведь коня пасти, пасет, пасет, а сам ждет — когда ж он, проклятый, заснет. Да не тут-то было! Изморился Мишка, зубами скрежещет, ругается на чем свет стоит, да все про себя, как бы конь не услыхал. Как-то раз набрался он духу и робко говорит коню:
— Ваша конская милость, неплохо бы отдохнуть тебе.
— А я и так слишком много отдыхаю.
— Когда же ты отдыхаешь, я ни разу не видел, чтоб ты прилег, глаза закрыл и хоть чуточку вздремнул.
— Разве не знаешь ты, что конь одним ухом спит, другим слышит?
— Но когда же ты спишь?
— Да вот, тогда и сплю, когда не пасусь, а так стою, с ноги на ногу переминаюсь.
Намотал себе медведь на ус слова эти, да и начал он примечать, когда пасется конь, как воду пьет, когда на месте застывает. Вот однажды увидал Мишка, что конь стоит без движенья, глаза в одну точку вперил да с ноги на ногу переминается, и попробовал выпустить из лап поводья. Стоит конь, как ни в чем не бывало. Медведь сделал шаг назад, другой, весь дрожит, потом обливается. Конь ни с места. Тогда Мишка — ноги на плечи и ну улепетывать. Бежит он так во все лопатки, не разбирая дороги, а навстречу волк.
— Что ты бежишь так, куманек, точно от смерти спасаешься?
— От нее и бегу.
— Неужто?
— Ей-ей! Тут неподалеку конь спит.
— Конь?!
— Да.
— Ну и что ж? Чай, не его испугался?!
— Вот именно его. Глядишь, проснется да как лягнет, тут тебе и смерть.
— Ну и трус же ты и глуп, Мишка! Где конь-то?
— Погляди-ка туда, откуда я прибежал.
— Не видно.
— Поднимись повыше.
— Ничего не видать.
Повернулся медведь, смотрит назад, на цыпочки поднимается, а ничего не видит. Конь-то за пригорком остался.
— Где же он? — не стерпел волк.
— Давай подниму я тебя, тогда увидишь.
Как обхватил он волка лапами своими могучими, чтоб поднять повыше, волк только пасть разинул, да так и дух испустил, не успев даже пикнуть. Но медведь и не почувствовал, как сжал его в своих лапах и смерть ему уготовил. А увидав, что волк сдох, вздохнул косолапый и молвит:
— Эх, бедняжка, ты только увидал коня, и то сдох, каково же мне, когда я его столько времени пас?
И, охваченный ужасом, пуще прежнего бросился медведь вновь наутек да, может, и поныне бежит без оглядки.
СЛУГА И БАРИН
Сказывают, жил когда-то барин, и было у него множество птичников, а в них несметное количество кур, уток и гусей. Нанял себе барин слугу, чтоб было кому заботиться о всей этой птице, кормить ее, поить, на ночь закрывать, а сам он, бывало, приходит раз в два-три дня да и пересчитывает птицу. И столько было там работы, что бедному слуге и передохнуть некогда было, не говоря уж о том, что курятины он и не нюхивал. Как же! Все барину доставалось. Думал слуга, думал об этой несправедливости, и вот однажды поймал он гуся да в горшок его, а потом съел, сердце свое усладил. Стал барин пересчитывать свою сотню гусей, а их только девяносто девять.