Как картина нравственного упадка современного Мольеру общества и отражение его личного настроения «Мизантроп», несмотря на этот исторический и биографический характер, принадлежит к числу произведений одинаково живых под всяким небом и во все времена. Он представляет как бы вторую редакцию комедии Мольера «Дон-Гарсия»; отсюда вывод – великий писатель всегда относился отрицательно к своим современникам.
За «Мизантропом» последовали «Лекарь поневоле», «Мелисерт» и «Сицилиец». После представления «Сицилийца» Мольер заболел, и все уже ждали его смерти. Вероятно, желая чем-нибудь обрадовать больного, Людовик разрешил ему постановку «Тартюфа» с условием переделать слишком резкие места. До сих пор Тартюф выступал в комедии в качестве духовного лица; теперь Мольер нарядил его в светское платье, окрестил Панюльфом, а всю пьесу – «Обманщиком» и в таком виде поставил на сцене Пале-Рояля 5 августа 1667 года. Стечение зрителей было громадным; смягченная пьеса произвела, вследствие самого смягчения, подчеркивавшего идею автора, чрезвычайно сильное впечатление. Враги Мольера опять пришли в движение, и президент Парижского парламента Ламуаньон запретил дальнейшие представления «Тартюфа». Людовика в это время не было в Париже, он находился при армии во Фландрии. Когда получено было запрещение, зрители уже наполняли театр. Об отмене спектакля их известил сам Мольер и, говорят, посмеялся при этом над Ламуаньоном. «Господа, – сказал он будто бы, – мы с удовольствием сыграли бы вам „Тартюфа“, но он запрещен. Господин президент не желает, чтобы его представляли на сцене». Гораздо вероятнее, однако, что Мольер не говорил ничего подобного. Одновременно с запрещением представлений «Тартюфа» Ламуаньоном парижский архиепископ Гордуин Перефикс под страхом отлучения от церкви запретил верующим не только смотреть, но даже читать и слушать пьесу. Театр Мольера был закрыт в течение семи недель, по воле самого директора. Лагранж и Ториллер, любимые актеры Мольера, повезли его прошение к королю о снятии запрещения с «Тартюфа», но вернулись с неопределенным ответом. В прошении к королю Мольер писал, между прочим, что в случае запрета пьесы он принужден будет прекратить сценическую деятельность, и так как этого разрешения не было получено, то он долго не играл ни в Пале-Рояле, ни у короля и сказывался больным. Король принужден был обратиться к де Визе.
В 1668 году Мольер написал «Амфитриона», «Жоржа Дандена» и «Скупого». Все три пьесы гораздо ниже предшествующих им трех шедевров Мольера. В «Амфитрионе» устами Сосия писатель намекает на тяжелое положение человека, принужденного угождать сильным мира. В самой пьесе в лице Юпитера не без основания видят намек на Людовика XIV. В «Жорже Дандене» и в написанных вскоре после него комедиях «Мещанин во дворянстве» и «Графиня Эскарбаньяс» Мольер смеется над стремлениями своих соотечественников изображать из себя аристократов. В этом смехе сказалось презрение Мольера к внешнему блеску и признание всех сословий одинаково почетными. Иначе и не мог говорить автор «Дон-Жуана», представивший своих маркизов в виде новых шутов. С «Жоржем Данденом» Мольер опять выступает при дворе.
5 февраля 1669 года после пятилетнего запрещения были разрешены наконец представления «Тартюфа». Религиозный спор между янсенистами и иезуитами в эту пору прекратился; фигура лицемера могла поэтому, без особенного вреда для благочестия, появиться на подмостках сцены. Желающих видеть его было так много, что пьеса давалась сорок четыре раза подряд. Но в последовавшем издании «Тартюфа» автору все-таки пришлось прибегнуть к уловкам, чтобы сгладить резкость своего произведения. В этом издании «Тартюф» был снабжен подстрочными примечаниями. Так, когда Дорина начинает выражаться слишком резко, нападая на ханжей, примечание гласило: «Это говорит служанка». «Это говорит негодяй» – стояло в тех местах, где Тартюф заходит слишком далеко в своем кощунстве.
Ободренный успехом «Тартюфа», Мольер написал в 1672 году новую сатиру – «Ученые женщины». Автора этой остроумной комедии, принадлежащей к числу его лучших произведений, совершенно неосновательно упрекали в том, что он проповедует здесь обязательность для женщин невежества как лучшего охранителя их нравственности и счастия их семей. Ясно, что Мольер имел в виду совсем другое. Он нападает в своих «Ученых женщинах» на тех же жеманниц и педанток, на которых он нападал в своих прежних произведениях. Его ученые женщины – тоже смешные жеманницы, но в области науки.
17 февраля 1672 года умерла Мадлена Бежар. Как мы говорили уже, в своем завещании она оставила все свое состояние Арманде. В этом не без основания видят доказательство того, что Мадлена была матерью жены Мольера. Вскоре после ее смерти Мольер переехал на новую квартиру на улице Ришелье. Все отзывалось здесь богатством и изяществом, особенно комната Арманды. Простота царила только в кабинете самого писателя. Главным украшением этой комнаты был большой дубовый шкаф, где помещалась библиотека Мольера. Тут было 360 томов, между прочим, Библия, Плутарх, Геродот, Диодор Сицилийский, Сенека, Ювенал, Теренций, собрания французских, итальянских и испанских комедий. Здесь же хранились, по всей вероятности, рукописи Мольера, эта эмбриология его творчества, первая редакция «Тартюфа», наконец, письма и перевод Лукреция «De natura rerum». Все это навсегда погибло после смерти писателя. Стены кабинета украшали два эстампа: портреты Анны Австрийской и Конде. Особое помещение в доме было занято театральными костюмами Мольера, среди которых находился костюм Альцеста с зелеными лентами (любимый цвет писателя). Сходство Мизантропа и Мольера распространялось, таким образом, и на костюмы обоих. Заговорив о костюмах Мольера на сцене, необходимо сказать несколько слов о нем самом как актере. Еще в первые годы своей сценической деятельности (1643 г.) Мольер, по словам Тальмана де Рео, выделялся среди своих сподвижников как замечательный исполнитель комических ролей. С годами его искусство в этой области только увеличилось. Что касается трагических ролей, то, если верить Монфлери-сыну, автору «Экспромта в отеле Конде», Мольер в этих ролях был только смешон. Здесь необходима оговорка. Реформатор в литературе, Мольер был таким же реформатором и в сценическом искусстве. До него и при нем в Бургонском отеле актеры читали свои роли нараспев, почти речитативом. Мольер внес в свою игру простоту и естественность, и вот это обстоятельство и не нравилось рутинерам и вызывало их смех. Ставя «Мизантропа» на сцене Пале-Рояля, где Мольер исполнял трагическую роль Альцеста, он присоединил потом к этим спектаклям свой «Экспромт в Версале». Очевидно, сопоставлением своей игры с игрою критикуемых им актеров других театров он как бы указывал, как должно вести сцену. Голос Мольера был слаб и несколько глух (он наследовал от Марии Крессе грудную болезнь), и ему стоило большого труда исполнение ролей. Когда появились первые признаки обострения недуга, Буало упрашивал Мольера бросить сцену и ограничиться положением писателя и директора труппы. Мольер отказался наотрез от этой идеи. Он был такой же преданный своему делу актер, как и писатель.
Сведения о наружности Мольера сохранены для потомства дочерью его товарища по сцене m-lle дю Круази, в замужестве Пуассон, и художником Миньяром. По описанию первой, Мольер не был ни слишком толст, ни слишком худ. Его рост был выше среднего, осанка полна благородства. Великий писатель держался важно и серьезно. Крупный нос, толстые губы, темный цвет лица с густыми черными бровями, – всё это легко принимало по воле Мольера самое разнообразное выражение. Характер писателя был мягкий; великодушие и сострадательность никогда не покидали его. В силе его воли едва ли можно сомневаться, если вспомнить его жизнь – тяжелую, полную разнообразных приключений и борьбы.